"Хэнк Моуди мне свидетель!" (цы)
Название: Дитя Калеиды (глава 8)
Автор: .busine
Всетерпеливая бета: Нари
Фэндом: Star Trek: TOS
Рейтинг: G
Пейринг: Вроде бы есть, а вроде бы и нет.
Отказ: всех и вся взяла поиграться исключительно удовольствия ради
Размер: Макси, не закончен
Жанр: частично челлендж и кроссовер с Киром Булычёвым
Герои: команда Энтерпрайз, Мэри-Сью (и я тут посываю голову пеплом)
От автора: Дипломатия, скука, стокгольмский синдром. Ну а что - в космосе весны не бывает!
В предыдущих сериях
Глава 8«Пятьсот сорок один, пятьсот сорок два, пятьсот сорок три…» – вслух отсчитывала Нина капли питательного раствора для аммиачной водоросли. День питания водоросли наступал один раз в двадцать три дня и требовал чистки ртутного резервуара, а также тщательного контроля количества пищи. Водоросль торжествующе булькала в свежей ртути, предвкушая пир.
Нина покосилась на хронометр. Одиннадцать сорок семь.
«Пятьсот шестьдесят девять, пятьсот семьдесят, стоп!» – удовлетворённо досчитала она.
Ёмкость с питательной смесью начала плавно опускаться в аквариум. Услышав запах восторгов своей питомицы, Нина решила всё же прикрыть аквариум газоотводной крышкой.
Дверь в виварий с едва слышным скрежетом отворилась. Даже не оборачиваясь, Нина подумала «Рано!» и уже набрала воздух для приветствия и отчёта. Но, повернувшись, вынуждена была задержать дыхание.
Не то чтобы любопытство вулканцев было для Нины новостью, равно и как некоторая бесцеремонность, удивительным образом сочетавшаяся с их сдержанностью и пристрастным соблюдением традиций. Так или иначе, только что вошедший Сарек хоть и смотрел прямо на неё, но ощутимо жадно впитывал каждый фотон света, сообщавший ему зрительную информацию о космовиварии.
– Доброго дня, Нина Грин, – степенно поздоровался он.
– Доброго дня, советник Сарек, – едва дыша, пролепетала Нина.
Она испытывала не страх, но безотчётный трепет перед этим, настоящим, вулканцем, который, к тому же, был одним из значимых дипломатических лиц галактики. Неожиданное его появление заставило Нину совсем оробеть.
– Чем могу быть вам полезной, советник? – вежливо осведомилась Нина вместо того, чтобы пропищать «Какого чёрта вы меня так пугаете?».
Выдерживая весьма значительную паузу, Сарек подошёл к вестерианскому кустарнику и, едва глянув на его иссиня-чёрную крону, с возможной лёгкостью произнёс:
– Я зашёл напомнить вам о том, что завтра состоится церемония примирения.
«Вот уж спасибо!» – съязвила про себя Нина. Она прекрасно помнила об этом. Более того, этот факт заставлял её испытывать настолько сложную гамму чувств, что если бы она попыталась объяснить их советнику, то наверняка стала бы в его глазах «эмоционально нестабильным существом гуманоидного типа». Было очень тревожно ощущать на себе груз ответственности. Было радостно от того, что с Ромулом наконец будет заключён мир. Не терпелось, чтобы всё это поскорее закончилось. Не хотелось, чтобы оно начиналось. Было страшно ошибиться, сделать что-то не так. Было страшно, что всё это закончится. Было страшно касаться его руки. Было странно думать, что его Нина больше не увидит. Никогда. Именно это слово – «никогда» – заставляло больше не называть его по имени. Слишком персонально. Слишком частно для столь долгого промежутка времени.
С последней встречи Нины и Сервия прошёл двадцать один день восемнадцать часов и тридцать четыре минуты, и добрые сутки из этого времени (это был «лабораторный минимум», после которого Нина сочла дальнейшие наблюдения несостоятельными) были потрачены на мысли о том, не превышает ли свои полномочия охрана, смирно ли он себя ведёт и часто ли видится с Сареком. Единственное, в чём была уверена Нина, так это в том, что в медицинской помощи он не нуждался. Это радовало, но одновременно с этим было немного досадно.
Кажется, мысли последних дней отразились на лице впавшей в задумчивость Нины, поскольку посол счёл уместным прервать их ход.
– Нина, вы в порядке?
– Конечно, советник, – вынырнув на поверхность, отозвалась она. – Я в полном порядке. Я готова к завтрашней церемонии.
– Нет ли у вас каких-нибудь вопросов? – настороженно осведомился Сарек.
– Что… – потупившись прошептала она, – что будет потом?
– Логичный вопрос. После церемонии, которая откроет начало мирных переговоров, будет назначено чтение договора. Это чистая формальность, стороны уже всё обсудили и пришли к единому мнению, но он будет оглашён ещё раз. Это дипломатическая процедура, ваше присутствие там не потребуется. Мирный договор будет прочитан и заверен, после этого военнопленные будут переданы ромуланской стороне. Впрочем, статус военнопленных они потеряют после процедуры примирения и вплоть до подписания мирного договора будут считаться посетителями «Энтерпрайз». – Сарек ещё немного помолчал и сменил тему. – Нина, я пришёл, чтобы помимо прочего предупредить вас. Этические представления ромуланцев о честности распространяются в основном на внутригрупповые связи. Договор – это одно, но до его подписания возможны любые провокации с их стороны. Я не хочу пугать вас, но экипажу предписано соблюдать крайнюю осторожность.
– Конечно, советник, я понимаю, – серьёзно ответила Нина.
Вот уж у неё не было ни одной иллюзии относительно стиля их поведения, как в целом, так и в частности. «Главное, он тоже ищет мира», – успокаивающе подумала Нина.
– Жду вас завтра на месте в соответствии с графиком проведения дипломатических мероприятий. До свидания.
Нина попрощалась. Она понимала, что посол не без умысла вел себя с ней нарочито просто. Сарек даже немного перестарался, пытаясь имитировать земную непринуждённость – сам пришёл в виварий, обращался по имени. В этом чувствовалось его напряжение. Нет, разумеется, вулканец не мог нервничать в подлинном смысле слова, но некоторую нервозность всё же проявлял. Так в эмоциональном фоне Нины стало ещё одной нестабильностью больше.
Сколько ни жди, но капли не падали с листьев ан ак линнат. Старый Лис не подавал голос. Несмотря на привычку к одиночеству, иногда Нина его всё же не выносила.
Она нажала кнопку внутренней связи, и интерком выжидающе зашелестел.
– Каюта лейтенанта Ухуры, – чётко выговорила Нина.
Мигнул индикатор соединения, и из динамика донёсся знакомый голос с тревожной ноткой.
– Лейтенант Ухура на связи!
– Ухура, это всего лишь я, Нина.
– Нина? Ох, я… Знаешь, думала, что что-то случилось. Все сейчас очень обеспокоены переговорами. Как ты? Не нервничаешь?
– Могла бы быть и спокойнее, но, в целом, всё хорошо, – приукрасила ситуацию Нина. – Я просто хотела тебя спросить, ты сегодня свободна? Может, посидим, выпьем чего-нибудь?
По ту сторону динамика раздалось смущённое посапывание.
– Немного занята, если честно, – кокетливо ответила Ухура. – Но если тебе нужно поговорить…
– Что ты, что ты, не отменяй ни в коем случае! – запротестовала Нина, которой было совестно лишать Ухуру личной жизни.
– Нина, скажи мне честно, у тебя точно всё хорошо? Потому что если…
– У меня правда всё в порядке, – ещё бодрее соврала Нина. – Хорошего вечера!
Оставалось только повторять речь для завтрашней церемонии. За последние несколько недель Нина сделала большой прогресс в ромуланском звукоизвлечении, подтянув свой уровень с семи с половиной кадетских как минимум до девяти целых и трёх десятых баллов.
«Я, Нина Грин, рождённая свободной в галактике Млечный Путь на планете Калеида, приношу эту клятву во имя мира. Клянусь, что я не таю на своего обидчика зла. Клянусь, что помыслы мои чисты. Здесь, перед свидетелями, я обещаю никогда не искать мести за пережитое мной. Этим утверждаю, что не имею претензий к Ромуланской империи. Да будет так».
За дверями, ведущими в большой зал приёмов, Нина ощущала целый шлейф разнообразных эмоций, но главной нотой в нём было колоссальное даже по калеидским меркам напряжение. Шестнадцать минут и тридцать четыре секунды, которые она уже прожила в ожидании, длились, казалось, целую вечность. Сердцебиение от волнения подскочило до ста двадцати семи ударов в минуту и не желало замедляться. От мысли, что скоро, уже почти сейчас, случится всё и на этом история с ромуланцами закончится, подкашивались колени.
«Только бы не понял, только бы не понял, только бы не понял», – думала про себя Нина, нервно постукивая кончиком начищенной до блеска форменной туфли по полу. Сама она уже приняла тот факт, что ромуланец невольно занял в её жизни и в её сердце место несоизмеримо большее, чем это было допустимо при данных обстоятельствах.
– Для принесения клятвы вызывается Нина Грин, – послышалось из зала, и двери распахнулись.
Нина переступила порог и почувствовала на себе несколько десятков внимательных, изредка любопытных взглядов. Не поднимая глаз, она проследовала в центр зала. Колени дрожали. Было трудно дышать.
– Клятву принимает Сервий Тарквиний, – монотонно произнёс тот же голос, и ему вторил перевод на ромуланский язык.
Нина услышала, как где-то за её спиной поднялся ромуланец. Сервий подошёл к ней, остановился всего в паре шагов и протянул руку ладонью вверх.
– Я готов, – произнёс он, и Нина ощутила, как её накрывает волной нежности при звуках знакомого голоса.
Нина робко протянула руку, положила её на горячую ладонь и почувствовала, как Сервий прижал её кисть большим пальцем. Если бы она только осмелилась поднять глаза, то заметила бы, как расширились зрачки ромуланца, установившего ментальную связь и заглянувшего в её мысли. Но она не подняла. Всё её внимание в этот момент было приковано к исходящему от него теплу, которое, как знала Нина, она чувствовала в последний раз.
Не слыша собственного голоса, Нина произносила вызубренную клятву.
Между тем в зале происходило нечто интересное.
Сервий, получивший доступ к её мыслям, не обращая внимания на клятву, познавал её родной мир, жизнь на Калеиде, в которой не было жестокости, вражды и убийства. Остатки ромуланских представлений о должном стремительно обесценивались в его глазах.
Капитан Кирк, затаив дыхание, следивший за церемонией, испытывал смутные сомнения насчёт правильности хода событий. «Разве они не должны смотреть в глаза друг другу?» – резонно сомневался он.
Доктор Маккой заметил неестественный румянец на щеках Нины и пожалел, что не прихватил с собой аптечку c успокоительным. Он в красках представил, как будет откачивать свою чувствительную помощницу после церемонии.
И только Сарек следил за происходящим с чувством полного удовлетворения. Его предположения оказались верными. Эмоциональная калеидианка прекрасно справилась со своей задачей. Намётанный глаз дипломата без труда улавливал на лицах этих двоих чувства, которые самому Сареку не были знакомы. «Всё логично», – сухо констатировал он.
Сервий мягко опустил руку и торжественно произнёс:
– Я, Сервий Тарквиний, подтверждаю, что видел мысли этой женщины, именующей себя Нина Грин. Я подтверждаю, что её слова искренни и что клятва её непреложна.
– Свидетели мира могут занять свои места, – произнёс всё тот же блёклый голос.
Нина села на приготовленное для неё место рядом с Маккоем, не замечая ничего вокруг.
«Ничего, всё уже позади», – ласково прошептал доктор и едва уловимо дотронулся до её плеча.
Он даже не представлял себе, что именно «всё» было позади и насколько эти слова были далеки от ободряющих.
Пятьдесят семь минут и тридцать четыре секунды спустя, после всех невыносимых похлопываний по спине, сопровождавшихся «Наконец-то всё прошло!» и «Ты держалась молодцом, Грин!», Нина вернулась в каюту.
Ощущение опустошённости медленно, но непреклонно начинало заполнять все свободные уголки её души. Не хотелось ничего, даже плакать. О медитации не стоило и мечтать. Поэтому Нина просто легла на кровать и уставилась на шов в потолочной переборке, отпустив счёт времени и созерцая белый шум в своих мыслях.
Манера, в которой калеидцы переживали скорбь, была особой. Чтобы не преумножать печаль на всечувствительной планете, они загоняли её в глубины неподсознательного, позволяя разливаться там, где никто не сможет её прочесть и услышать. Так они переживали все тяжёлые потери и потрясения. Единственным исключением из этого правила стал тот день, когда потерпел крушение Первый Дерзкий и Светлый Космический Шаттл Новой Калеиды. Единственным и последним.
Находясь в подобном состоянии, калеидец практически не реагирует на внешние раздражители. Выходит же из него постепенно, с трудом, часто действуя в первые минуты неосознанно или по привычке.
«Войдите!» – пробормотала Нина в ответ на звонок в дверь и направилась к окошку пищеблока. «Два кофе с молоком и без сахара» – произнесла она уже бодрее и через пару секунд аккуратно подхватила горячие чашки. «Как прошла вчерашняя встреча?» – уже почти осознанно поинтересовалась Нина.
– Сарек был очень внимателен и аккуратен, – произнёс один знакомый голос вместо другого, ожидавшегося. – Он действительно лучший дипломат в галактике.
Нина обернулась и озадаченно поглядела на гостя. Потом подошла поближе и, поставив чашки на стол, уселась напротив.
– Что вы здесь делаете, Сервий?
Именно в этот момент ромуланец понял две вещи. Первая: в здравом уме Нина Грин ни за что не пустила бы его на порог. Вторая: калеидцы обладают удивительной способностью задавать вопросы по существу даже в полубессознательном состоянии.
Это было совсем не то, чего он ожидал и что ему было нужно. Поэтому он молча подвинул к Нине одну из чашек.
Кофе стал одним из первых открытий Нины на «Энтерпрайз». Талант этого напитка быстро прояснять мысли и вселять бодрость духа подкупал. Нине нравилось наблюдать, как пульс учащается, как улучшается кровоток, как обменные процессы набирают обороты. Но сейчас она только молча наблюдала за тем, как к ней приходило осознание происходящего.
– Простите, я, кажется, разбудил вас, – нарушил тишину Сервий.
– Вроде того, – осторожно ответила Нина.
– Мне осталось провести всего несколько часов на этом корабле, – начал он. – Я пришёл сюда, во-первых, извиниться. Простите меня, Нина, но на церемонии примирения я прочёл ваши мысли.
Худшие опасения подтвердились. «Он всё же прочёл. И узнал. Но зачем он пришёл – опять объяснить мне, что я сумасшедшая?» – думала Нина, стремительно краснея.
– Во-вторых… – тут Сервий на мгновение замолк, – я хотел бы знать больше о том, что я увидел.
– Не стоило вам этого делать, – ответила Нина. – Вы никогда бы не узнали. Да и, в сущности, это мало что меняет.
Это была примитивная жизненная правда. Так тяжело было признаться в этом не только Сервию, но и самой себе.
– Не меняет?! – воскликнул ромуланец. – Знаете, вы самое странное существо, которое я когда-либо видел. Вы на собственной шкуре опробовали обычаи и нравы моего мира и говорите, что то, что видел я, ничего не меняет! Воспоминания о жизни, которые хранит ваша память, о жизни, существование которой казалось мне невозможной и бессмысленной фантазией! Где нет войны, вражды, жестокости, интриг – только простота и естественное созидание… Вы правда считаете меня настолько бесчувственным и жестоким, что увиденное не могло во мне что-либо изменить? – с вызовом поинтересовался он.
– Этот мир очень быстро уничтожил сам себя своими же добродетелями, – задумчиво произнесла Нина. – Я не думала о том, как вы его восприняли бы, – она на секунду запнулась. – То есть вы… вы видели в моих мыслях Калеиду, а не… – ещё раз запнулась она.
– А не что? – насторожился Сервий.
И Нина поняла, что сделала непростительную глупость, упустив возможность повести собеседника по ложному следу.
– Ничего, – отчаянно попыталась отбиться она, хотя её резво покрасневшие щёки просто-таки кричали об обратном. – Вам, наверное, лучше уйти.
– Не думаю, – твёрдо возразил Сервий.
Окончательно погрузившись в пучину смущения, Нина закрыла лицо руками. Ромуланец же, немного подумав, встал со стула и присел рядом с ней, положив руку на спинку её стула.
– Если я сейчас уйду, то так и не скажу тебе, как я еле сдержался, чтобы не убить Кассия, – сказал он, аккуратно отводя Нинины ладони от лица. – Как я хотел умереть от стыда за то, что получил приказ пытать женщину и выполнял его. Как ты не дала мне уйти – мне было легче думать, что это месть. И как потом я понял, что это неправда, – он осторожно погладил её щёку. – А потом, когда ты заступилась за меня перед охраной, я понял, уже никогда не буду прежним. Я провёл на вашем корабле несколько недель, у меня было много времени. Достаточно, чтобы понять, как непросто мне будет вернуться домой, в мир, где могут принять клятву о мире от женщины, подвергшейся учебной пытке. Я залез в твои воспоминания, лишь бы не видеть истинных мыслей. И нашёл то, о чём даже не мечтал.
Нина, со смесью безграничного удивления, облегчения и нежности, перевела взгляд на его лицо. Оно было так близко, что были видны даже мелкие трещинки на сухих губах, зеленоватые тени от усталости под глазами…
– Я молилась, чтобы ты только не прочёл их, – серьёзно сказала она.
Сервий отнял руку от её щеки и помрачнел.
– Значит, ты всё-таки не простила, – с досадой заключил он.
– Нет, я простила, – пролепетала Нина.
– Тогда что же?
Сказать это оказалось так легко. Нина почувствовала, как неловкий момент превращается в абсолютно уместный, полностью соответствующий времени, ситуации и мировой гармонии в целом.
– Потому что ты очень сильно удивился бы, когда увидел, как я люблю тебя, – отчётливо, впечатывая в реальность каждое слово, сказала она.
Он гладил ёжик на её голове, а она прилежно изучала каждую трещинку на его губах. Он целовал шрамы на её спине и просил прощения, и ей ничего не оставалось, кроме как повернуться к нему лицом и в полной мере дать ему убедиться в том, что он прощён. Её шея, и ключицы, и грудь прощали его. Его руки объяснялись ей в любви, и она отвечала ему, принимая ласки. Контакт душ или разумов не нужен был там, где разговаривали на языке тела.
Нина проснулась в своей каюте одна. С недоумением обнаружила смятую подушку рядом с собой и через мгновение жалобно застонала, чувствуя, как обрываются внутри едва появившиеся нити чего-то важного, нового, несоизмеримо большего, чем то, что у неё было раньше.
На какой-то миг Нине даже показалось, что она действительно могла бы сейчас сидеть на его постели в каюте ромуланского корабля, направляясь через черноту космоса в другую жизнь. Разумеется, это было невозможно. Нина предлагала ему отправиться вместе на Калеиду, но и этого также не могло быть.
«Не думай об этом. Спи», – прошептал он и обнял её.
Убедившись в том, что Нина уснула, Сервий подглядел на прощание её счастливый цветной сон и покинул каюту, чтобы вновь утратить имя в безвыходном «навсегда».
Годы спустя, вспоминая это утро, Нина думала, что оно, пожалуй, так и не стало мало-мальски определяющим в её жизни. Но в отдельно взятый момент времени ей так не казалось.
Повинуясь чуждой воле, глухой и слепой, Нина поднялась и аккуратно застелила постель. Затем, умывшись, недрогнувшей рукой нанесла на лицо макияж. Сбрызнула непослушный ёжик лаком, пригладила его и вышла из каюты, не завтракая и не обращая внимания на хронометр.
Некоторый душевный паралич, в котором находилась Нина, не помешал ей ощутить, что за дверью космовивария находится носитель одной весьма разгневанной души. Всё ещё действуя автоматически, она успела только подумать «Что бы это могло быть?», прежде чем створки дверей услужливо разошлись, открывая взгляду Нины посетителя.
Капитан Кирк стоял, скрестив руки на груди и опершись бедром о лабораторный стол.
– Доброго утра, мисс Грин, как спалось? – сквозь зубы процедил он.
Нина почувствовала, как волны неприятия, исходившие от капитана, заполняют всё свободное пространство. Краем глаза она заметила, как притихла в резервуаре аммиачная водоросль. К неприятию прилагалась ярость такой силы, что пульс мгновенно подскочил, а дыхание стало поверхностным. Впервые в жизни старшина Грин испугалась своего капитана. Она инстинктивно сжалась и уставилась в пол.
– Молчите, мисс Грин? Что же так? – прошипел Кирк и, подойдя к ней совсем близко, заглянул прямо в глаза. – Может быть, вы расскажете, есть ли в вашей бесстыжей калеидианской душе хоть капля раскаяния за этот цирк, который вы тут устроили, за ваше предательство?!
Нина молча сглотнула, погружаясь всё глубже в бескрайний ужас. «Он сошёл с ума», – мелькнуло где-то на периферии сознания, сдававшего свои позиции.
– Мы нашли вас брошенным заморышем, дикой, одинокой девочкой и взяли к себе, – продолжал, повышая тон, капитан. – Заботились о вас, проявили участие. Мы привязались к вам, а некоторые полюбили, как родную! Как мы радовались, когда взяли вас на борт уже не энсином, а старшиной! И что в ответ?
Понемногу причины недовольства капитана стали вырисовываться в сознании Нины в осмысленную картину. По мере того, как это происходило, в душе её поднималась обида за несправедливые обвинения.
– Девять, я с тобой сейчас не как капитан говорю, посмотри же ты на меня, чёрт тебя дери! Как! Ты! Могла! Как?!!! Связаться с этим ромуланским выродком! С этой мразью, с нашим общим врагом…
Нина молча слушала, как Кирк честил ромуланцев, нинину верность, её целомудрие и её саму, а перед глазами всплывали картинки из прошедшей ночи. «Разве могло всё это прекрасное, что между нами было, оказаться таким отвратительным?» – думала она про себя.
– … это позор для офицера Звёздного флота, – резюмировал выдыхающийся Кирк. – Как капитан корабля я пришёл сказать тебе, Девять, что за участие в мирной операции тебе присвоено звание младшего лейтенанта. Гордись им, если сможешь, – бросил он через плечо, направляясь к выходу.
Такого уже не могла вынести даже всетерпеливая калеидианка.
– И я буду, – тихо проговорила она. – Потому что он был самым благородным. И честным. И тоже хотел мира. И будь он кем угодно, только не ромуланцем, вы сейчас высказывали бы свои претензии пустому месту.
На мгновение замерев, Кирк всё же вышел, не оборачиваясь.
Это было слишком. Тихонько заскулив, как собачка, которой хозяин дал пинка под зад, Нина сползла под лабораторный стол и дала, наконец, волю слезам и своей всепоглощающей обиде: на капитана, который ничего не понимает, на Федерацию, которой на неё наплевать, на ромуланскую Империю, позволяющую пытать женщин в учебных целях, на Калеиду-мать, сделавшую новокалеидцев такими чувствительными, на самих новокалеидцев, оставивших её одну в целой Вселенной… И на себя, вечно попадающую в переделки.
***
– Нина? Нина Грин? – позвал знакомый голос, – Нина, где вы?
– Я здесь, – прошептала Нина и шмыгнула носом.
Сарек присел на корточки рядом с ней и вопросительно наклонил голову, разглядывая заплаканное лицо младшего офицера по науке.
– Я зашёл извиниться и предупредить вас. Но, по-видимому, я виноват перед вами ещё сильнее, чем предполагал.
– Виноваты? В чём?
Нина с удивлением посмотрела на советника. Один из величайших дипломатов Федерации сидел напротив неё. Тёмно-серебристые полы его накидки несолидно подвернулись и распластались по полу.
– Пятьдесят один год живу с землянкой, но до сих пор допускаю оплошности. Простите меня, Нина. Это я сказал капитану, что у вас отношения с Сервием. Я хотел доказать ему, что если вы с ним смогли найти общий язык, то мир между Федерацией и ромуланской Империей вполне возможен и на постоянной основе. Я не учёл, что Джеймс Кирк воспримет это по-своему.
– Так он узнал это от вас… Но вы откуда узнали?
На секунду Нине показалось, что всеневозмутимый дипломат стушевался.
– Это я сказал Сервию, где находится ваша каюта. Простите меня ещё раз, Нина.
Сарек достал из кармана шёлковый платок. Видимо, все дипломаты имели при себе такой, на случай непредвиденных ситуаций. Нина молча смотрела куда-то мимо него. Тогда вулканец стал вытирать с её лица слёзы и поплывшую косметику.
– Если бы только Аманда была здесь… Она бы нашла, чем вас утешить. Я попрошу Спока, он поговорит с капитаном.
– Пожалуйста, не надо. Больше никому ничего не говорите, – горячо попросила Нина.
Мелкие оплошности великого дипломата и так обошлись ей достаточно дорого.
Автор: .busine
Всетерпеливая бета: Нари
Фэндом: Star Trek: TOS
Рейтинг: G
Пейринг: Вроде бы есть, а вроде бы и нет.
Отказ: всех и вся взяла поиграться исключительно удовольствия ради
Размер: Макси, не закончен
Жанр: частично челлендж и кроссовер с Киром Булычёвым
Герои: команда Энтерпрайз, Мэри-Сью (и я тут посываю голову пеплом)
От автора: Дипломатия, скука, стокгольмский синдром. Ну а что - в космосе весны не бывает!
В предыдущих сериях
Глава 8«Пятьсот сорок один, пятьсот сорок два, пятьсот сорок три…» – вслух отсчитывала Нина капли питательного раствора для аммиачной водоросли. День питания водоросли наступал один раз в двадцать три дня и требовал чистки ртутного резервуара, а также тщательного контроля количества пищи. Водоросль торжествующе булькала в свежей ртути, предвкушая пир.
Нина покосилась на хронометр. Одиннадцать сорок семь.
«Пятьсот шестьдесят девять, пятьсот семьдесят, стоп!» – удовлетворённо досчитала она.
Ёмкость с питательной смесью начала плавно опускаться в аквариум. Услышав запах восторгов своей питомицы, Нина решила всё же прикрыть аквариум газоотводной крышкой.
Дверь в виварий с едва слышным скрежетом отворилась. Даже не оборачиваясь, Нина подумала «Рано!» и уже набрала воздух для приветствия и отчёта. Но, повернувшись, вынуждена была задержать дыхание.
Не то чтобы любопытство вулканцев было для Нины новостью, равно и как некоторая бесцеремонность, удивительным образом сочетавшаяся с их сдержанностью и пристрастным соблюдением традиций. Так или иначе, только что вошедший Сарек хоть и смотрел прямо на неё, но ощутимо жадно впитывал каждый фотон света, сообщавший ему зрительную информацию о космовиварии.
– Доброго дня, Нина Грин, – степенно поздоровался он.
– Доброго дня, советник Сарек, – едва дыша, пролепетала Нина.
Она испытывала не страх, но безотчётный трепет перед этим, настоящим, вулканцем, который, к тому же, был одним из значимых дипломатических лиц галактики. Неожиданное его появление заставило Нину совсем оробеть.
– Чем могу быть вам полезной, советник? – вежливо осведомилась Нина вместо того, чтобы пропищать «Какого чёрта вы меня так пугаете?».
Выдерживая весьма значительную паузу, Сарек подошёл к вестерианскому кустарнику и, едва глянув на его иссиня-чёрную крону, с возможной лёгкостью произнёс:
– Я зашёл напомнить вам о том, что завтра состоится церемония примирения.
«Вот уж спасибо!» – съязвила про себя Нина. Она прекрасно помнила об этом. Более того, этот факт заставлял её испытывать настолько сложную гамму чувств, что если бы она попыталась объяснить их советнику, то наверняка стала бы в его глазах «эмоционально нестабильным существом гуманоидного типа». Было очень тревожно ощущать на себе груз ответственности. Было радостно от того, что с Ромулом наконец будет заключён мир. Не терпелось, чтобы всё это поскорее закончилось. Не хотелось, чтобы оно начиналось. Было страшно ошибиться, сделать что-то не так. Было страшно, что всё это закончится. Было страшно касаться его руки. Было странно думать, что его Нина больше не увидит. Никогда. Именно это слово – «никогда» – заставляло больше не называть его по имени. Слишком персонально. Слишком частно для столь долгого промежутка времени.
С последней встречи Нины и Сервия прошёл двадцать один день восемнадцать часов и тридцать четыре минуты, и добрые сутки из этого времени (это был «лабораторный минимум», после которого Нина сочла дальнейшие наблюдения несостоятельными) были потрачены на мысли о том, не превышает ли свои полномочия охрана, смирно ли он себя ведёт и часто ли видится с Сареком. Единственное, в чём была уверена Нина, так это в том, что в медицинской помощи он не нуждался. Это радовало, но одновременно с этим было немного досадно.
Кажется, мысли последних дней отразились на лице впавшей в задумчивость Нины, поскольку посол счёл уместным прервать их ход.
– Нина, вы в порядке?
– Конечно, советник, – вынырнув на поверхность, отозвалась она. – Я в полном порядке. Я готова к завтрашней церемонии.
– Нет ли у вас каких-нибудь вопросов? – настороженно осведомился Сарек.
– Что… – потупившись прошептала она, – что будет потом?
– Логичный вопрос. После церемонии, которая откроет начало мирных переговоров, будет назначено чтение договора. Это чистая формальность, стороны уже всё обсудили и пришли к единому мнению, но он будет оглашён ещё раз. Это дипломатическая процедура, ваше присутствие там не потребуется. Мирный договор будет прочитан и заверен, после этого военнопленные будут переданы ромуланской стороне. Впрочем, статус военнопленных они потеряют после процедуры примирения и вплоть до подписания мирного договора будут считаться посетителями «Энтерпрайз». – Сарек ещё немного помолчал и сменил тему. – Нина, я пришёл, чтобы помимо прочего предупредить вас. Этические представления ромуланцев о честности распространяются в основном на внутригрупповые связи. Договор – это одно, но до его подписания возможны любые провокации с их стороны. Я не хочу пугать вас, но экипажу предписано соблюдать крайнюю осторожность.
– Конечно, советник, я понимаю, – серьёзно ответила Нина.
Вот уж у неё не было ни одной иллюзии относительно стиля их поведения, как в целом, так и в частности. «Главное, он тоже ищет мира», – успокаивающе подумала Нина.
– Жду вас завтра на месте в соответствии с графиком проведения дипломатических мероприятий. До свидания.
Нина попрощалась. Она понимала, что посол не без умысла вел себя с ней нарочито просто. Сарек даже немного перестарался, пытаясь имитировать земную непринуждённость – сам пришёл в виварий, обращался по имени. В этом чувствовалось его напряжение. Нет, разумеется, вулканец не мог нервничать в подлинном смысле слова, но некоторую нервозность всё же проявлял. Так в эмоциональном фоне Нины стало ещё одной нестабильностью больше.
Сколько ни жди, но капли не падали с листьев ан ак линнат. Старый Лис не подавал голос. Несмотря на привычку к одиночеству, иногда Нина его всё же не выносила.
Она нажала кнопку внутренней связи, и интерком выжидающе зашелестел.
– Каюта лейтенанта Ухуры, – чётко выговорила Нина.
Мигнул индикатор соединения, и из динамика донёсся знакомый голос с тревожной ноткой.
– Лейтенант Ухура на связи!
– Ухура, это всего лишь я, Нина.
– Нина? Ох, я… Знаешь, думала, что что-то случилось. Все сейчас очень обеспокоены переговорами. Как ты? Не нервничаешь?
– Могла бы быть и спокойнее, но, в целом, всё хорошо, – приукрасила ситуацию Нина. – Я просто хотела тебя спросить, ты сегодня свободна? Может, посидим, выпьем чего-нибудь?
По ту сторону динамика раздалось смущённое посапывание.
– Немного занята, если честно, – кокетливо ответила Ухура. – Но если тебе нужно поговорить…
– Что ты, что ты, не отменяй ни в коем случае! – запротестовала Нина, которой было совестно лишать Ухуру личной жизни.
– Нина, скажи мне честно, у тебя точно всё хорошо? Потому что если…
– У меня правда всё в порядке, – ещё бодрее соврала Нина. – Хорошего вечера!
Оставалось только повторять речь для завтрашней церемонии. За последние несколько недель Нина сделала большой прогресс в ромуланском звукоизвлечении, подтянув свой уровень с семи с половиной кадетских как минимум до девяти целых и трёх десятых баллов.
«Я, Нина Грин, рождённая свободной в галактике Млечный Путь на планете Калеида, приношу эту клятву во имя мира. Клянусь, что я не таю на своего обидчика зла. Клянусь, что помыслы мои чисты. Здесь, перед свидетелями, я обещаю никогда не искать мести за пережитое мной. Этим утверждаю, что не имею претензий к Ромуланской империи. Да будет так».
За дверями, ведущими в большой зал приёмов, Нина ощущала целый шлейф разнообразных эмоций, но главной нотой в нём было колоссальное даже по калеидским меркам напряжение. Шестнадцать минут и тридцать четыре секунды, которые она уже прожила в ожидании, длились, казалось, целую вечность. Сердцебиение от волнения подскочило до ста двадцати семи ударов в минуту и не желало замедляться. От мысли, что скоро, уже почти сейчас, случится всё и на этом история с ромуланцами закончится, подкашивались колени.
«Только бы не понял, только бы не понял, только бы не понял», – думала про себя Нина, нервно постукивая кончиком начищенной до блеска форменной туфли по полу. Сама она уже приняла тот факт, что ромуланец невольно занял в её жизни и в её сердце место несоизмеримо большее, чем это было допустимо при данных обстоятельствах.
– Для принесения клятвы вызывается Нина Грин, – послышалось из зала, и двери распахнулись.
Нина переступила порог и почувствовала на себе несколько десятков внимательных, изредка любопытных взглядов. Не поднимая глаз, она проследовала в центр зала. Колени дрожали. Было трудно дышать.
– Клятву принимает Сервий Тарквиний, – монотонно произнёс тот же голос, и ему вторил перевод на ромуланский язык.
Нина услышала, как где-то за её спиной поднялся ромуланец. Сервий подошёл к ней, остановился всего в паре шагов и протянул руку ладонью вверх.
– Я готов, – произнёс он, и Нина ощутила, как её накрывает волной нежности при звуках знакомого голоса.
Нина робко протянула руку, положила её на горячую ладонь и почувствовала, как Сервий прижал её кисть большим пальцем. Если бы она только осмелилась поднять глаза, то заметила бы, как расширились зрачки ромуланца, установившего ментальную связь и заглянувшего в её мысли. Но она не подняла. Всё её внимание в этот момент было приковано к исходящему от него теплу, которое, как знала Нина, она чувствовала в последний раз.
Не слыша собственного голоса, Нина произносила вызубренную клятву.
Между тем в зале происходило нечто интересное.
Сервий, получивший доступ к её мыслям, не обращая внимания на клятву, познавал её родной мир, жизнь на Калеиде, в которой не было жестокости, вражды и убийства. Остатки ромуланских представлений о должном стремительно обесценивались в его глазах.
Капитан Кирк, затаив дыхание, следивший за церемонией, испытывал смутные сомнения насчёт правильности хода событий. «Разве они не должны смотреть в глаза друг другу?» – резонно сомневался он.
Доктор Маккой заметил неестественный румянец на щеках Нины и пожалел, что не прихватил с собой аптечку c успокоительным. Он в красках представил, как будет откачивать свою чувствительную помощницу после церемонии.
И только Сарек следил за происходящим с чувством полного удовлетворения. Его предположения оказались верными. Эмоциональная калеидианка прекрасно справилась со своей задачей. Намётанный глаз дипломата без труда улавливал на лицах этих двоих чувства, которые самому Сареку не были знакомы. «Всё логично», – сухо констатировал он.
Сервий мягко опустил руку и торжественно произнёс:
– Я, Сервий Тарквиний, подтверждаю, что видел мысли этой женщины, именующей себя Нина Грин. Я подтверждаю, что её слова искренни и что клятва её непреложна.
– Свидетели мира могут занять свои места, – произнёс всё тот же блёклый голос.
Нина села на приготовленное для неё место рядом с Маккоем, не замечая ничего вокруг.
«Ничего, всё уже позади», – ласково прошептал доктор и едва уловимо дотронулся до её плеча.
Он даже не представлял себе, что именно «всё» было позади и насколько эти слова были далеки от ободряющих.
Пятьдесят семь минут и тридцать четыре секунды спустя, после всех невыносимых похлопываний по спине, сопровождавшихся «Наконец-то всё прошло!» и «Ты держалась молодцом, Грин!», Нина вернулась в каюту.
Ощущение опустошённости медленно, но непреклонно начинало заполнять все свободные уголки её души. Не хотелось ничего, даже плакать. О медитации не стоило и мечтать. Поэтому Нина просто легла на кровать и уставилась на шов в потолочной переборке, отпустив счёт времени и созерцая белый шум в своих мыслях.
Манера, в которой калеидцы переживали скорбь, была особой. Чтобы не преумножать печаль на всечувствительной планете, они загоняли её в глубины неподсознательного, позволяя разливаться там, где никто не сможет её прочесть и услышать. Так они переживали все тяжёлые потери и потрясения. Единственным исключением из этого правила стал тот день, когда потерпел крушение Первый Дерзкий и Светлый Космический Шаттл Новой Калеиды. Единственным и последним.
Находясь в подобном состоянии, калеидец практически не реагирует на внешние раздражители. Выходит же из него постепенно, с трудом, часто действуя в первые минуты неосознанно или по привычке.
«Войдите!» – пробормотала Нина в ответ на звонок в дверь и направилась к окошку пищеблока. «Два кофе с молоком и без сахара» – произнесла она уже бодрее и через пару секунд аккуратно подхватила горячие чашки. «Как прошла вчерашняя встреча?» – уже почти осознанно поинтересовалась Нина.
– Сарек был очень внимателен и аккуратен, – произнёс один знакомый голос вместо другого, ожидавшегося. – Он действительно лучший дипломат в галактике.
Нина обернулась и озадаченно поглядела на гостя. Потом подошла поближе и, поставив чашки на стол, уселась напротив.
– Что вы здесь делаете, Сервий?
Именно в этот момент ромуланец понял две вещи. Первая: в здравом уме Нина Грин ни за что не пустила бы его на порог. Вторая: калеидцы обладают удивительной способностью задавать вопросы по существу даже в полубессознательном состоянии.
Это было совсем не то, чего он ожидал и что ему было нужно. Поэтому он молча подвинул к Нине одну из чашек.
Кофе стал одним из первых открытий Нины на «Энтерпрайз». Талант этого напитка быстро прояснять мысли и вселять бодрость духа подкупал. Нине нравилось наблюдать, как пульс учащается, как улучшается кровоток, как обменные процессы набирают обороты. Но сейчас она только молча наблюдала за тем, как к ней приходило осознание происходящего.
– Простите, я, кажется, разбудил вас, – нарушил тишину Сервий.
– Вроде того, – осторожно ответила Нина.
– Мне осталось провести всего несколько часов на этом корабле, – начал он. – Я пришёл сюда, во-первых, извиниться. Простите меня, Нина, но на церемонии примирения я прочёл ваши мысли.
Худшие опасения подтвердились. «Он всё же прочёл. И узнал. Но зачем он пришёл – опять объяснить мне, что я сумасшедшая?» – думала Нина, стремительно краснея.
– Во-вторых… – тут Сервий на мгновение замолк, – я хотел бы знать больше о том, что я увидел.
– Не стоило вам этого делать, – ответила Нина. – Вы никогда бы не узнали. Да и, в сущности, это мало что меняет.
Это была примитивная жизненная правда. Так тяжело было признаться в этом не только Сервию, но и самой себе.
– Не меняет?! – воскликнул ромуланец. – Знаете, вы самое странное существо, которое я когда-либо видел. Вы на собственной шкуре опробовали обычаи и нравы моего мира и говорите, что то, что видел я, ничего не меняет! Воспоминания о жизни, которые хранит ваша память, о жизни, существование которой казалось мне невозможной и бессмысленной фантазией! Где нет войны, вражды, жестокости, интриг – только простота и естественное созидание… Вы правда считаете меня настолько бесчувственным и жестоким, что увиденное не могло во мне что-либо изменить? – с вызовом поинтересовался он.
– Этот мир очень быстро уничтожил сам себя своими же добродетелями, – задумчиво произнесла Нина. – Я не думала о том, как вы его восприняли бы, – она на секунду запнулась. – То есть вы… вы видели в моих мыслях Калеиду, а не… – ещё раз запнулась она.
– А не что? – насторожился Сервий.
И Нина поняла, что сделала непростительную глупость, упустив возможность повести собеседника по ложному следу.
– Ничего, – отчаянно попыталась отбиться она, хотя её резво покрасневшие щёки просто-таки кричали об обратном. – Вам, наверное, лучше уйти.
– Не думаю, – твёрдо возразил Сервий.
Окончательно погрузившись в пучину смущения, Нина закрыла лицо руками. Ромуланец же, немного подумав, встал со стула и присел рядом с ней, положив руку на спинку её стула.
– Если я сейчас уйду, то так и не скажу тебе, как я еле сдержался, чтобы не убить Кассия, – сказал он, аккуратно отводя Нинины ладони от лица. – Как я хотел умереть от стыда за то, что получил приказ пытать женщину и выполнял его. Как ты не дала мне уйти – мне было легче думать, что это месть. И как потом я понял, что это неправда, – он осторожно погладил её щёку. – А потом, когда ты заступилась за меня перед охраной, я понял, уже никогда не буду прежним. Я провёл на вашем корабле несколько недель, у меня было много времени. Достаточно, чтобы понять, как непросто мне будет вернуться домой, в мир, где могут принять клятву о мире от женщины, подвергшейся учебной пытке. Я залез в твои воспоминания, лишь бы не видеть истинных мыслей. И нашёл то, о чём даже не мечтал.
Нина, со смесью безграничного удивления, облегчения и нежности, перевела взгляд на его лицо. Оно было так близко, что были видны даже мелкие трещинки на сухих губах, зеленоватые тени от усталости под глазами…
– Я молилась, чтобы ты только не прочёл их, – серьёзно сказала она.
Сервий отнял руку от её щеки и помрачнел.
– Значит, ты всё-таки не простила, – с досадой заключил он.
– Нет, я простила, – пролепетала Нина.
– Тогда что же?
Сказать это оказалось так легко. Нина почувствовала, как неловкий момент превращается в абсолютно уместный, полностью соответствующий времени, ситуации и мировой гармонии в целом.
– Потому что ты очень сильно удивился бы, когда увидел, как я люблю тебя, – отчётливо, впечатывая в реальность каждое слово, сказала она.
Он гладил ёжик на её голове, а она прилежно изучала каждую трещинку на его губах. Он целовал шрамы на её спине и просил прощения, и ей ничего не оставалось, кроме как повернуться к нему лицом и в полной мере дать ему убедиться в том, что он прощён. Её шея, и ключицы, и грудь прощали его. Его руки объяснялись ей в любви, и она отвечала ему, принимая ласки. Контакт душ или разумов не нужен был там, где разговаривали на языке тела.
Нина проснулась в своей каюте одна. С недоумением обнаружила смятую подушку рядом с собой и через мгновение жалобно застонала, чувствуя, как обрываются внутри едва появившиеся нити чего-то важного, нового, несоизмеримо большего, чем то, что у неё было раньше.
На какой-то миг Нине даже показалось, что она действительно могла бы сейчас сидеть на его постели в каюте ромуланского корабля, направляясь через черноту космоса в другую жизнь. Разумеется, это было невозможно. Нина предлагала ему отправиться вместе на Калеиду, но и этого также не могло быть.
«Не думай об этом. Спи», – прошептал он и обнял её.
Убедившись в том, что Нина уснула, Сервий подглядел на прощание её счастливый цветной сон и покинул каюту, чтобы вновь утратить имя в безвыходном «навсегда».
Годы спустя, вспоминая это утро, Нина думала, что оно, пожалуй, так и не стало мало-мальски определяющим в её жизни. Но в отдельно взятый момент времени ей так не казалось.
Повинуясь чуждой воле, глухой и слепой, Нина поднялась и аккуратно застелила постель. Затем, умывшись, недрогнувшей рукой нанесла на лицо макияж. Сбрызнула непослушный ёжик лаком, пригладила его и вышла из каюты, не завтракая и не обращая внимания на хронометр.
Некоторый душевный паралич, в котором находилась Нина, не помешал ей ощутить, что за дверью космовивария находится носитель одной весьма разгневанной души. Всё ещё действуя автоматически, она успела только подумать «Что бы это могло быть?», прежде чем створки дверей услужливо разошлись, открывая взгляду Нины посетителя.
Капитан Кирк стоял, скрестив руки на груди и опершись бедром о лабораторный стол.
– Доброго утра, мисс Грин, как спалось? – сквозь зубы процедил он.
Нина почувствовала, как волны неприятия, исходившие от капитана, заполняют всё свободное пространство. Краем глаза она заметила, как притихла в резервуаре аммиачная водоросль. К неприятию прилагалась ярость такой силы, что пульс мгновенно подскочил, а дыхание стало поверхностным. Впервые в жизни старшина Грин испугалась своего капитана. Она инстинктивно сжалась и уставилась в пол.
– Молчите, мисс Грин? Что же так? – прошипел Кирк и, подойдя к ней совсем близко, заглянул прямо в глаза. – Может быть, вы расскажете, есть ли в вашей бесстыжей калеидианской душе хоть капля раскаяния за этот цирк, который вы тут устроили, за ваше предательство?!
Нина молча сглотнула, погружаясь всё глубже в бескрайний ужас. «Он сошёл с ума», – мелькнуло где-то на периферии сознания, сдававшего свои позиции.
– Мы нашли вас брошенным заморышем, дикой, одинокой девочкой и взяли к себе, – продолжал, повышая тон, капитан. – Заботились о вас, проявили участие. Мы привязались к вам, а некоторые полюбили, как родную! Как мы радовались, когда взяли вас на борт уже не энсином, а старшиной! И что в ответ?
Понемногу причины недовольства капитана стали вырисовываться в сознании Нины в осмысленную картину. По мере того, как это происходило, в душе её поднималась обида за несправедливые обвинения.
– Девять, я с тобой сейчас не как капитан говорю, посмотри же ты на меня, чёрт тебя дери! Как! Ты! Могла! Как?!!! Связаться с этим ромуланским выродком! С этой мразью, с нашим общим врагом…
Нина молча слушала, как Кирк честил ромуланцев, нинину верность, её целомудрие и её саму, а перед глазами всплывали картинки из прошедшей ночи. «Разве могло всё это прекрасное, что между нами было, оказаться таким отвратительным?» – думала она про себя.
– … это позор для офицера Звёздного флота, – резюмировал выдыхающийся Кирк. – Как капитан корабля я пришёл сказать тебе, Девять, что за участие в мирной операции тебе присвоено звание младшего лейтенанта. Гордись им, если сможешь, – бросил он через плечо, направляясь к выходу.
Такого уже не могла вынести даже всетерпеливая калеидианка.
– И я буду, – тихо проговорила она. – Потому что он был самым благородным. И честным. И тоже хотел мира. И будь он кем угодно, только не ромуланцем, вы сейчас высказывали бы свои претензии пустому месту.
На мгновение замерев, Кирк всё же вышел, не оборачиваясь.
Это было слишком. Тихонько заскулив, как собачка, которой хозяин дал пинка под зад, Нина сползла под лабораторный стол и дала, наконец, волю слезам и своей всепоглощающей обиде: на капитана, который ничего не понимает, на Федерацию, которой на неё наплевать, на ромуланскую Империю, позволяющую пытать женщин в учебных целях, на Калеиду-мать, сделавшую новокалеидцев такими чувствительными, на самих новокалеидцев, оставивших её одну в целой Вселенной… И на себя, вечно попадающую в переделки.
***
– Нина? Нина Грин? – позвал знакомый голос, – Нина, где вы?
– Я здесь, – прошептала Нина и шмыгнула носом.
Сарек присел на корточки рядом с ней и вопросительно наклонил голову, разглядывая заплаканное лицо младшего офицера по науке.
– Я зашёл извиниться и предупредить вас. Но, по-видимому, я виноват перед вами ещё сильнее, чем предполагал.
– Виноваты? В чём?
Нина с удивлением посмотрела на советника. Один из величайших дипломатов Федерации сидел напротив неё. Тёмно-серебристые полы его накидки несолидно подвернулись и распластались по полу.
– Пятьдесят один год живу с землянкой, но до сих пор допускаю оплошности. Простите меня, Нина. Это я сказал капитану, что у вас отношения с Сервием. Я хотел доказать ему, что если вы с ним смогли найти общий язык, то мир между Федерацией и ромуланской Империей вполне возможен и на постоянной основе. Я не учёл, что Джеймс Кирк воспримет это по-своему.
– Так он узнал это от вас… Но вы откуда узнали?
На секунду Нине показалось, что всеневозмутимый дипломат стушевался.
– Это я сказал Сервию, где находится ваша каюта. Простите меня ещё раз, Нина.
Сарек достал из кармана шёлковый платок. Видимо, все дипломаты имели при себе такой, на случай непредвиденных ситуаций. Нина молча смотрела куда-то мимо него. Тогда вулканец стал вытирать с её лица слёзы и поплывшую косметику.
– Если бы только Аманда была здесь… Она бы нашла, чем вас утешить. Я попрошу Спока, он поговорит с капитаном.
– Пожалуйста, не надо. Больше никому ничего не говорите, – горячо попросила Нина.
Мелкие оплошности великого дипломата и так обошлись ей достаточно дорого.
@темы: ТОС. Фики
