spoilerhound
От лица Спока. По просьбе Алисы ака Подарок .
№1
№2
№3
1.
--Спок, ну ты идёшь?
Мы стоим по щиколотку в воде — мелкая река, вдоль которой, мы шли, впадает в небольшой пруд, но берега как такового нет: траву на кочках скрывает мутная, тёмная вода.
--Я не советую вам, мичман, идти туда. Вы слышали приказ. К тому же, большая часть группы уже вернулась на корабль…
Она оборачивается и хмуро глядит на меня.
И четыре целых восемь десятых секунды мы молча смотрим друг на друга.
Мы — это я и мичман Кольт.
***
Капитан приказал возвращаться на корабль. Осталось ещё несколько человек, включая нас двоих. Первая группа что-то обнаружила на другой стороне планеты, и мне не терпится поскорее узнать, что.
Вместе с этим, меня не покидает предчувствие надвигающихся проблем. По трём причинам.
Во-первых, Кольт на корабле два месяца и десять дней, опыта у неё ещё очень мало, но, отчего-то, капитан уже отправил её на планету в составе группы высадки. И именно в «связке» со мной.
Во-вторых, она слишком эмоциональна. Кольт уже успела поссориться ровно с половиной десантной группы.
И, в-третьих, она называет меня на «ты», и это, честно говоря, несколько смущает.
***
--Это не…
--Не-логично?
--Небезопасно.
--Ну, как хочешь. Сама пойду. И зверя найду сама.
Я обгоняю её.
--Нет. В любом случае, одной вам не нужно туда идти.
И мы идём вместе.
***
Ещё одна, четвёртая соответственно, причина, по которой мне рядом с Кольт несколько неуютно.
Всю дорогу она шутит.
--А знаешь, даже хорошо, что мы здесь застряли.
--Почему?
--Мы так редко бываем в болоте!
Она улыбается, а, заметив мой удивлённый взгляд, начинает смеяться.
Это не слишком логично, но теперь ко мне подбирается ещё одно неприятное ощущение.
Поздней осенью и зимой, лужи на Земле затягивает тонкая прозрачная корка—лёд; с непривычки наступать на него очень неприятно. Льдинки проламываются, и стеклянными осколками хрустят под ногами. Порой, когда я говорю с людьми, или пытаюсь понять их шутки, мне кажется, что я стою на такой замёрзшей луже, и что она вот-вот проломится подо мной. Не страшно, но неловко.
Неожиданный шорох заставляет нас оглянуться.
Кольт пятится в моём направлении, судорожно сжимая трикодер, она совсем бледная.
Мой коммуникатор всё ещё включён, и тишину вдруг нарушает голос капитана Пайка:
--Спок, Кольт, что там?!
Мы не можем шевельнуться.
Создание, абсолютно неизвестного мне вида, сидит на камне и смотрит на нас.
Первые десять с половиной секунд я не могу оторвать от него взгляд—животное, если описывать его эмоциональными терминами, очень красиво. Оно напоминает земного кугуара, только шерсть золотисто-зелёная и глаза очень тёмного цвета, даже чёрные— не видно зрачков. Зверь сидит неподвижно, только кончик хвоста тихонько подёргивается.
Кольт ойкает и бесшумно прячется за мою спину. Нужно ей что-то сказать, но ничего не приходит в голову.
Создание не двигается. Наиболее логично сейчас —связаться с кораблём, а там… Я осторожно поднимаю руку с коммуникатором:
--Капитан, неизвестное существо прямо перед нами. Убежать не представляется возможным. Я считаю…
--Держитесь, вас запеленговали.
***
Через несколько секунд мы оказываемся на корабле.
Пайк стоит в транспортной, слева от него застыла первая половина группы высадки—те люди, что вернулись раньше. Как только телепортация заканчивается, он бросается к нам:
--Лейтенант Спок, какого…--он осекается, и тут же продолжает: --Зачем вы оба туда попёр…пошли?! Я же приказал возвращаться!
--Капитан, я нашёл целесобразным…--пытаюсь ответить я.
--Разрешите доложить!—перебивает меня Кольт. -- Мы обнаружили зверя, который…
--Футы, пропасть…-- Пайк сейчас не настроен сдерживать эмоции.—Да не зверя вы обнаружили, не зверя! Галюцинацию, га-лю-ци-на-цию! Привиделся он вам, вот что…
Мы молчим.
--Но…показанияя трикодера…--возражаю я.
--Да мне всё равно, что он там вам показал, Спок! Вы вдвоём чуть не погибли, вы же на болото зашли, а здешние болота…
--…являются источниками ядовитых галюциногенных газов,--заканчиваю за него фразу я.
--Ну вот. Вот!—капитан взмахивает руками. –И кто ж из вас додумался туда пойти?
Кольт, кусая губы, бросает на меня испуганный взгляд. Пайк ждёт ответа.
--Поиск животного полностью моя инициатива,-- я спускаюсь с платформы и становлюсь прямо напротив капитана.
Он молчит. Сложно сказать, какая эмоция сейчас отражается у Пайка на лице—злость или удивдение.
Тишина затягивается.
--Жду указаний, сэр,--говорю, наконец, я.
Пайк ерошит короткие седеющие волосы.
--Напишите по рапорту. Оба. И будет с вас.
…
Транспортная пустеет.
Я тоже иду к выходу, но Кольт неожиданно тянет меня за рукав.
--Спасибо,--говорит она, тихо, почти неслышно. И улыбается.
***
Вот уже полчаса и сорок секунд, я стою у пульта мичмана Кольт и переминаюсь с ноги на ногу. С одной стороны, мне не хочется её отвлекать. С другой, необходимо выполнить приказ.
--Кольт, мне нужен ваш рапорт.
Мичман не отворачивается от консоли, хмурится. Я не совсем понимаю, почему.
И повторяю свою просьбу.
Она поворачивается ко мне. Прищуривается. Складывает руки на груди.
--А волшебное слово?
Я застываю от неожиданности. Наверное, я опять забыл что-то сказать. “Пожалуйста”? Или “спасибо”? Это то, к чему я всё никак не могу привыкнуть.
--П-пожалуйста.
--На здоровье,--улыбается она, протягивая мне датапад.
--Здоровье?—мне снова вспоминаются земные лужи.
Кольт смеётся.
--Забудь. Возьми, вот мой рапорт.
Я поворачиваюсь к двери, но, когда дверная панель уже отъезжает в сторону, чтобы меня пропустить, я всё-таки вспоминаю:
--Спасибо.
--Спок, ну ты идёшь?
Мы стоим по щиколотку в воде — мелкая река, вдоль которой, мы шли, впадает в небольшой пруд, но берега как такового нет: траву на кочках скрывает мутная, тёмная вода.
--Я не советую вам, мичман, идти туда. Вы слышали приказ. К тому же, большая часть группы уже вернулась на корабль…
Она оборачивается и хмуро глядит на меня.
И четыре целых восемь десятых секунды мы молча смотрим друг на друга.
Мы — это я и мичман Кольт.
***
Капитан приказал возвращаться на корабль. Осталось ещё несколько человек, включая нас двоих. Первая группа что-то обнаружила на другой стороне планеты, и мне не терпится поскорее узнать, что.
Вместе с этим, меня не покидает предчувствие надвигающихся проблем. По трём причинам.
Во-первых, Кольт на корабле два месяца и десять дней, опыта у неё ещё очень мало, но, отчего-то, капитан уже отправил её на планету в составе группы высадки. И именно в «связке» со мной.
Во-вторых, она слишком эмоциональна. Кольт уже успела поссориться ровно с половиной десантной группы.
И, в-третьих, она называет меня на «ты», и это, честно говоря, несколько смущает.
***
--Это не…
--Не-логично?
--Небезопасно.
--Ну, как хочешь. Сама пойду. И зверя найду сама.
Я обгоняю её.
--Нет. В любом случае, одной вам не нужно туда идти.
И мы идём вместе.
***
Ещё одна, четвёртая соответственно, причина, по которой мне рядом с Кольт несколько неуютно.
Всю дорогу она шутит.
--А знаешь, даже хорошо, что мы здесь застряли.
--Почему?
--Мы так редко бываем в болоте!
Она улыбается, а, заметив мой удивлённый взгляд, начинает смеяться.
Это не слишком логично, но теперь ко мне подбирается ещё одно неприятное ощущение.
Поздней осенью и зимой, лужи на Земле затягивает тонкая прозрачная корка—лёд; с непривычки наступать на него очень неприятно. Льдинки проламываются, и стеклянными осколками хрустят под ногами. Порой, когда я говорю с людьми, или пытаюсь понять их шутки, мне кажется, что я стою на такой замёрзшей луже, и что она вот-вот проломится подо мной. Не страшно, но неловко.
Неожиданный шорох заставляет нас оглянуться.
Кольт пятится в моём направлении, судорожно сжимая трикодер, она совсем бледная.
Мой коммуникатор всё ещё включён, и тишину вдруг нарушает голос капитана Пайка:
--Спок, Кольт, что там?!
Мы не можем шевельнуться.
Создание, абсолютно неизвестного мне вида, сидит на камне и смотрит на нас.
Первые десять с половиной секунд я не могу оторвать от него взгляд—животное, если описывать его эмоциональными терминами, очень красиво. Оно напоминает земного кугуара, только шерсть золотисто-зелёная и глаза очень тёмного цвета, даже чёрные— не видно зрачков. Зверь сидит неподвижно, только кончик хвоста тихонько подёргивается.
Кольт ойкает и бесшумно прячется за мою спину. Нужно ей что-то сказать, но ничего не приходит в голову.
Создание не двигается. Наиболее логично сейчас —связаться с кораблём, а там… Я осторожно поднимаю руку с коммуникатором:
--Капитан, неизвестное существо прямо перед нами. Убежать не представляется возможным. Я считаю…
--Держитесь, вас запеленговали.
***
Через несколько секунд мы оказываемся на корабле.
Пайк стоит в транспортной, слева от него застыла первая половина группы высадки—те люди, что вернулись раньше. Как только телепортация заканчивается, он бросается к нам:
--Лейтенант Спок, какого…--он осекается, и тут же продолжает: --Зачем вы оба туда попёр…пошли?! Я же приказал возвращаться!
--Капитан, я нашёл целесобразным…--пытаюсь ответить я.
--Разрешите доложить!—перебивает меня Кольт. -- Мы обнаружили зверя, который…
--Футы, пропасть…-- Пайк сейчас не настроен сдерживать эмоции.—Да не зверя вы обнаружили, не зверя! Галюцинацию, га-лю-ци-на-цию! Привиделся он вам, вот что…
Мы молчим.
--Но…показанияя трикодера…--возражаю я.
--Да мне всё равно, что он там вам показал, Спок! Вы вдвоём чуть не погибли, вы же на болото зашли, а здешние болота…
--…являются источниками ядовитых галюциногенных газов,--заканчиваю за него фразу я.
--Ну вот. Вот!—капитан взмахивает руками. –И кто ж из вас додумался туда пойти?
Кольт, кусая губы, бросает на меня испуганный взгляд. Пайк ждёт ответа.
--Поиск животного полностью моя инициатива,-- я спускаюсь с платформы и становлюсь прямо напротив капитана.
Он молчит. Сложно сказать, какая эмоция сейчас отражается у Пайка на лице—злость или удивдение.
Тишина затягивается.
--Жду указаний, сэр,--говорю, наконец, я.
Пайк ерошит короткие седеющие волосы.
--Напишите по рапорту. Оба. И будет с вас.
…
Транспортная пустеет.
Я тоже иду к выходу, но Кольт неожиданно тянет меня за рукав.
--Спасибо,--говорит она, тихо, почти неслышно. И улыбается.
***
Вот уже полчаса и сорок секунд, я стою у пульта мичмана Кольт и переминаюсь с ноги на ногу. С одной стороны, мне не хочется её отвлекать. С другой, необходимо выполнить приказ.
--Кольт, мне нужен ваш рапорт.
Мичман не отворачивается от консоли, хмурится. Я не совсем понимаю, почему.
И повторяю свою просьбу.
Она поворачивается ко мне. Прищуривается. Складывает руки на груди.
--А волшебное слово?
Я застываю от неожиданности. Наверное, я опять забыл что-то сказать. “Пожалуйста”? Или “спасибо”? Это то, к чему я всё никак не могу привыкнуть.
--П-пожалуйста.
--На здоровье,--улыбается она, протягивая мне датапад.
--Здоровье?—мне снова вспоминаются земные лужи.
Кольт смеётся.
--Забудь. Возьми, вот мой рапорт.
Я поворачиваюсь к двери, но, когда дверная панель уже отъезжает в сторону, чтобы меня пропустить, я всё-таки вспоминаю:
--Спасибо.
№2
2.
…Есть такое время, когда смена ещё не началась, а все дела, в том числе и мои личные, сделаны. Тогда я позволяю себе остаться ненадолго в столовой, сесть за стол где-нибудь в углу, и смотреть. Наблюдать. Мне нравится наблюдать. Люди, пожалуй, вряд ли когда-нибудь перестанут удивлять меня.
Сегодня последний день увольнительной. Те члены экипажа, что уже вернулись, устраивают “проводы отпуска”— так сказал второй пилот. Это танцевальный вечер—в столовой раздвинули столы, освободили место, принесли аппаратуру. Люди ещё не собрались; кроме меня здесь четверо молодых офицеров и доктор Ривз, помощник начальника медслужбы; они украшают зал мишурой, ставят на столики маленькие вазы с искусственными родианскими цветами, похожими на заиндевелые ветки земных деревьев. Ривз, сидя за столиком возле музыкального центра, перебирает диски. Кольт и мичман Кошкин (тот самый второй пилот, о котором я говорил раньше) включили музыку и сейчас танцуют, хотя я бы скорее сказал, что они просто прыгают на месте и дёргают руками и ногами. Музыка—ритмичная, раздражающе громкая, кажется, она называется “техно”. Я порываюсь уйти—это слишком суровое испытание для моего слуха. Но тут, доктор, качая головой, нажимает на “стоп” и меняет диск. Молодые люди вначале возмущаются, но, едва улышав первый аккорд, начинаюn танцевать снова—совсем по-другому, прижавшись друг ко другу, слишком близко, покачиваясь и кружась. Музыка стала более медленной, протяжной. Она завораживает, и я секунду просто смотрю перед собой, не противясь этому эффекту.
Кто-то подходит к столику.
Я поднимаю голову—у столика стоит лейтенант Рэй Эллис, старший ксенолингвист научного отдела. На ней гражданская одежда—логично предположить, что она только сейчас вернулась, и не успела зайти в свою каюту.
--Ты один?
Я против воли вздрагиваю. Лейтенант Эллис никогда не обращается ко мне на “ты”. И мне хотелось бы узнать причину такой перемены.
Она стоит, пошатываясь, и держится за спинку стула.
--Потанцуем?—говорит она вдруг, и я вздрагиваю опять.
Честно признаться, я не знаю, что нужно отвечать в таких случаях.
--Я не умею,--говорю я, наконец.
Эллис усмехается. А потом садится, хотя, вернее сказать, падает, на стул рядом со мной. Я стараюсь не морщится: от неё исходит сильный запах алкоголя.
--Вот за что я люблю вулканцев…кто угодно из наших сказал бы на твоём месте, мол, “мне ботинки жмут”, или “я не в настронении” …а ты честно...“не умею”, и всё.
Она смеётся, голос у неё стал грубый и как будто надстреснутый.
Я служу на “Энтерпрайзе” три года, шесть месяцев и четыре дня, и почти привык к этой странной особенности людей—“изливать душу”, как говорит капитан, первому встречному. То есть, сейчас, почему-то, мне.
--Ты представлешь, Спок…он.. меня бросил…--лейтенант Эллис опять смеётся, и смотрит куда-то перед собой. --Он сказал, ему нужна жена…чтобы дома…ждала…
В столовой полумрак. Я почти не вижу её лицо, но мне кажется, что глаза у неё блестят.
--Долго и счастливо…это не про меня, как думаешь?—она наклоняется ко мне, облокотившись о стол. Я с трудом подавляю желание отодвинуться подальше.
Очаровательно. По моим наблюдениям, женщины на нашем корабле гораздо менее склонны, как бы это сказать… “напиваться”, чем мужчины. К тому же, насколько я понимаю, особы противоположного пола чаще всего обсуждают такие вещи между собой.
Но у Рэй Эллис нет подруг на корабле. Мы с нею, отчасти, похожи—на увольнительные она тоже редко покидает «Энтерпрайз». Остаётся в отделе, одна. Эллис работает больше других, и — что вызывает у меня определённую симпатию—она поразительно спокойна для человека. Я редко замечаю за ней проявления эмоций.
Нужно сказать что-нибудь, что люди обычно говорят в таких случаях. Беда в том, что именно этого я и не знаю.
--И не надо меня жалеть,--говорит она, не давая мне даже собраться с мыслями. –Я сама это выбрала. Это не про меня—«долго и счастливо», это не…не про всех нас…мы это выбрали… Ты ещё мало видел жизни, ты поймёшь потом…
Она говорит ещё что-то, потом успокаивается и начинает напевать что-то под музыку. “On a juu-u-ly evening…”, поёт она.
Я не прислушиваюсь. Я пытаюсь осмыслить её слова.
Музыка наполняет зал…
…Есть такое время, когда смена ещё не началась, а все дела, в том числе и мои личные, сделаны. Тогда я позволяю себе остаться ненадолго в столовой, сесть за стол где-нибудь в углу, и смотреть. Наблюдать. Мне нравится наблюдать. Люди, пожалуй, вряд ли когда-нибудь перестанут удивлять меня.
Сегодня последний день увольнительной. Те члены экипажа, что уже вернулись, устраивают “проводы отпуска”— так сказал второй пилот. Это танцевальный вечер—в столовой раздвинули столы, освободили место, принесли аппаратуру. Люди ещё не собрались; кроме меня здесь четверо молодых офицеров и доктор Ривз, помощник начальника медслужбы; они украшают зал мишурой, ставят на столики маленькие вазы с искусственными родианскими цветами, похожими на заиндевелые ветки земных деревьев. Ривз, сидя за столиком возле музыкального центра, перебирает диски. Кольт и мичман Кошкин (тот самый второй пилот, о котором я говорил раньше) включили музыку и сейчас танцуют, хотя я бы скорее сказал, что они просто прыгают на месте и дёргают руками и ногами. Музыка—ритмичная, раздражающе громкая, кажется, она называется “техно”. Я порываюсь уйти—это слишком суровое испытание для моего слуха. Но тут, доктор, качая головой, нажимает на “стоп” и меняет диск. Молодые люди вначале возмущаются, но, едва улышав первый аккорд, начинаюn танцевать снова—совсем по-другому, прижавшись друг ко другу, слишком близко, покачиваясь и кружась. Музыка стала более медленной, протяжной. Она завораживает, и я секунду просто смотрю перед собой, не противясь этому эффекту.
Кто-то подходит к столику.
Я поднимаю голову—у столика стоит лейтенант Рэй Эллис, старший ксенолингвист научного отдела. На ней гражданская одежда—логично предположить, что она только сейчас вернулась, и не успела зайти в свою каюту.
--Ты один?
Я против воли вздрагиваю. Лейтенант Эллис никогда не обращается ко мне на “ты”. И мне хотелось бы узнать причину такой перемены.
Она стоит, пошатываясь, и держится за спинку стула.
--Потанцуем?—говорит она вдруг, и я вздрагиваю опять.
Честно признаться, я не знаю, что нужно отвечать в таких случаях.
--Я не умею,--говорю я, наконец.
Эллис усмехается. А потом садится, хотя, вернее сказать, падает, на стул рядом со мной. Я стараюсь не морщится: от неё исходит сильный запах алкоголя.
--Вот за что я люблю вулканцев…кто угодно из наших сказал бы на твоём месте, мол, “мне ботинки жмут”, или “я не в настронении” …а ты честно...“не умею”, и всё.
Она смеётся, голос у неё стал грубый и как будто надстреснутый.
Я служу на “Энтерпрайзе” три года, шесть месяцев и четыре дня, и почти привык к этой странной особенности людей—“изливать душу”, как говорит капитан, первому встречному. То есть, сейчас, почему-то, мне.
--Ты представлешь, Спок…он.. меня бросил…--лейтенант Эллис опять смеётся, и смотрит куда-то перед собой. --Он сказал, ему нужна жена…чтобы дома…ждала…
В столовой полумрак. Я почти не вижу её лицо, но мне кажется, что глаза у неё блестят.
--Долго и счастливо…это не про меня, как думаешь?—она наклоняется ко мне, облокотившись о стол. Я с трудом подавляю желание отодвинуться подальше.
Очаровательно. По моим наблюдениям, женщины на нашем корабле гораздо менее склонны, как бы это сказать… “напиваться”, чем мужчины. К тому же, насколько я понимаю, особы противоположного пола чаще всего обсуждают такие вещи между собой.
Но у Рэй Эллис нет подруг на корабле. Мы с нею, отчасти, похожи—на увольнительные она тоже редко покидает «Энтерпрайз». Остаётся в отделе, одна. Эллис работает больше других, и — что вызывает у меня определённую симпатию—она поразительно спокойна для человека. Я редко замечаю за ней проявления эмоций.
Нужно сказать что-нибудь, что люди обычно говорят в таких случаях. Беда в том, что именно этого я и не знаю.
--И не надо меня жалеть,--говорит она, не давая мне даже собраться с мыслями. –Я сама это выбрала. Это не про меня—«долго и счастливо», это не…не про всех нас…мы это выбрали… Ты ещё мало видел жизни, ты поймёшь потом…
Она говорит ещё что-то, потом успокаивается и начинает напевать что-то под музыку. “On a juu-u-ly evening…”, поёт она.
Я не прислушиваюсь. Я пытаюсь осмыслить её слова.
Музыка наполняет зал…
№3
3.
--Я вот не понимаю…Ну вот почему мы, а?! Там же не лекартсва, а кирпичи. Однозначно!
Мичман Кошкин со всего размаху пинает большой и тяжёлый контейнер с лекарствами, который нам предстоит своими силами доставить в колонию.
“Своими силами”, означает, что на границе системы Сирфа нас атаковали клингоны. Телепортатор и некоторые другие устройства вышли из строя. Нас двоих отправили на Сирфу 5, небольшую луну-колонию у газового гиганта, доставить лекарcтва. Попутно выяснилось, что на планете сезон дождей, и посадить шаттл в непосредственной близости от посёлка не представляется возможным. И вот, мы уже один час и пятнадцать минут стоим под проливным дождём, а перед нами, в глубокой луже, контейнер. Его едва удалось вытащить из шаттла, и я, как это ни странно, разделяю настроение моего спутника.
Да, я забыл сказать. Местность холмистая. И двигаться придётся в гору.
…
Я обнаружил интересную закономерность. Как говорил Шекспир, беды не приходят поодиночке, а сразу целыми армиями. Именно это твориться с нами уже пятую подряд миссию подобного толка: всё, что только может произойти, даже глубоко гипотетически, происходит, причём одновременно. Большинство природных и космических катаклизмов (сверхновые, астероидные пояса и так далее), в которых нам, так сказать, приходится “принимать непосредственное участие”, чётко совпадают по времени и месту с нападением клингонов или техническими неполадками на корабле. Причём такие неполадки никак не связаны с вышеназванными явлениями природы. Но они очень сильно затрудняют выполнение задания. Или попросту не дают защищаться при нападении.
Сейчас имеет место первый случай.
***
Дождь мешает. Нет, всё же, это слово не до конца отражает положение вещей.
--Ну,--толкая плечом контейнер, говорит мичман,--что ваша…вулканская логика предписывает делать в таких случаях? У вас, поди, таких дождей-то отродясь не было.
--Вулкан –планета-пустыня,--отвечаю я, безуспешно пытаясь сдвинуть ящик с места.
Мичман замолкает.
…
Проходит тридцать семь минут.
…
--Я не ездовая собака. И не ломовая лошадь. Я пилот космолёта,--бормочет Кошкин, вперемешку с неизвестным мне русскими словами. –Так говоришь, неразрешимых проблем не бывает, да? А вот эта?
Мы дружно упираемся в стенку ящика. Тот поддаётся.
--Я хотел сказать, что всегда есть…возможности…пути…решения проблем,--мои сапоги скользят в грязи, я не могу сделать ни шагу.
Упрямый ящик не сдаётся, как сказал бы капитан.
На секунду, Кошкин останавливается –отдышаться. Я продолжаю толкать “проблему” в гору; ящик довольно тяжел даже для меня.
--Эй, куда?!—мгновенно реагирует мичман. –Да повернись же!
Я не слушаю пилота. Я знаю, что он скажет сейчас. А кровь, не спросив моего на то согласия, приливает от напряжения к лицу, к ушам, и стучит в висках. Вот поэтому сейчас я не оборачиваюсь—иначе не избежать реплики о том, что я похож на зелёный сигнал светофора.
Мне удаётся дотолкать контейнер до середины склона. Русский, поскальзываясь в грязи, и бормоча под нос ругательства, догоняет меня, и мы вместе продолжаем путь в гору.
…
--…ездовые вулканцы—это перебор!—пыхтит Кошкин, ближе в вершине холма, за которым, судя по карте, должна быть колония. –Прям, как в старом земном мультике.
Я успеваю ещё раз про себя удивиться тому, как невовремя вышел из строя транспортатор, прежде, чем мы медленно съёзжаем в грязь вместе с контейнером. Весь проделанный прежде путь—“насмарку”, так, кажется, это называется.
Кошкин говорит по-русски что-то очень короткое, эмоциональное и, видимо, грубое. Я достаю коммуникатор.
--“Энтерпрайз”, приём…--больше ни слова я не успеваю сказать.
--Нет, лейтенант, телепорт не заработал!—мичман Гейл как всегда категорична. –Инженерам ещё часа полтора надо. Отбой. Извините.
Только причём тут “извините”, я так и не понял.
…
Даже на Земле я ни разу не попадал под такой дождь. Наша форма насквозь мокрая, она неприятно липнет к телу, в сапогах ощутимо переливается вода. Капли попадают в рот, в глаза. Не спасают даже дождевые плащи.
Не хочется признаваться, но мне холодно. Мне очень холодно. Меня уже начинает трясти крупной дрожью, и я никак не могу это скрыть. А Кошкин, в свою очередь, не может этого не заметить.
--Замёрз? Я вот тоже. Ну ничего, сейчас доставим нашу, хе, бандероль, и вволю отогреемся. Изнутри.
Я судорожно киваю. Хотя смутно сомневаюсь насчёт того, что “изнутри” может означать в данном контексте.
Нам удалось во второй раз добраться до вершины холма. И мы отдыхаем, подпирая спинами ящик. Дождь безжалостно барабанит по нашим головам и крышке контейнера.
--Слушай…я вот тут увидел путь…решения нашей проблемы…--медленно и загадочно говорит вдруг мичман. Потом подталкивает ящик и цепляется за него. Кивает мне:
--Давай, прыгай. Щас с ветерком домчим.
Кажется, я начинаю понимать…
Дорога вниз, с холма, занимает меньше минуты.
…
Ящик ударяется о камень, мы падаем в грязь. С трудом поднимаемся на ноги. Посёлок перед нами. И нас уже заметили.
---И-йеееес!!! –кричит Кошкин. –Спок, твою дивизию, мы добрались! –и он хлопает меня по плечу. Я молча киваю, и вдруг замечаю: дождь закончился…
--Я вот не понимаю…Ну вот почему мы, а?! Там же не лекартсва, а кирпичи. Однозначно!
Мичман Кошкин со всего размаху пинает большой и тяжёлый контейнер с лекарствами, который нам предстоит своими силами доставить в колонию.
“Своими силами”, означает, что на границе системы Сирфа нас атаковали клингоны. Телепортатор и некоторые другие устройства вышли из строя. Нас двоих отправили на Сирфу 5, небольшую луну-колонию у газового гиганта, доставить лекарcтва. Попутно выяснилось, что на планете сезон дождей, и посадить шаттл в непосредственной близости от посёлка не представляется возможным. И вот, мы уже один час и пятнадцать минут стоим под проливным дождём, а перед нами, в глубокой луже, контейнер. Его едва удалось вытащить из шаттла, и я, как это ни странно, разделяю настроение моего спутника.
Да, я забыл сказать. Местность холмистая. И двигаться придётся в гору.
…
Я обнаружил интересную закономерность. Как говорил Шекспир, беды не приходят поодиночке, а сразу целыми армиями. Именно это твориться с нами уже пятую подряд миссию подобного толка: всё, что только может произойти, даже глубоко гипотетически, происходит, причём одновременно. Большинство природных и космических катаклизмов (сверхновые, астероидные пояса и так далее), в которых нам, так сказать, приходится “принимать непосредственное участие”, чётко совпадают по времени и месту с нападением клингонов или техническими неполадками на корабле. Причём такие неполадки никак не связаны с вышеназванными явлениями природы. Но они очень сильно затрудняют выполнение задания. Или попросту не дают защищаться при нападении.
Сейчас имеет место первый случай.
***
Дождь мешает. Нет, всё же, это слово не до конца отражает положение вещей.
--Ну,--толкая плечом контейнер, говорит мичман,--что ваша…вулканская логика предписывает делать в таких случаях? У вас, поди, таких дождей-то отродясь не было.
--Вулкан –планета-пустыня,--отвечаю я, безуспешно пытаясь сдвинуть ящик с места.
Мичман замолкает.
…
Проходит тридцать семь минут.
…
--Я не ездовая собака. И не ломовая лошадь. Я пилот космолёта,--бормочет Кошкин, вперемешку с неизвестным мне русскими словами. –Так говоришь, неразрешимых проблем не бывает, да? А вот эта?
Мы дружно упираемся в стенку ящика. Тот поддаётся.
--Я хотел сказать, что всегда есть…возможности…пути…решения проблем,--мои сапоги скользят в грязи, я не могу сделать ни шагу.
Упрямый ящик не сдаётся, как сказал бы капитан.
На секунду, Кошкин останавливается –отдышаться. Я продолжаю толкать “проблему” в гору; ящик довольно тяжел даже для меня.
--Эй, куда?!—мгновенно реагирует мичман. –Да повернись же!
Я не слушаю пилота. Я знаю, что он скажет сейчас. А кровь, не спросив моего на то согласия, приливает от напряжения к лицу, к ушам, и стучит в висках. Вот поэтому сейчас я не оборачиваюсь—иначе не избежать реплики о том, что я похож на зелёный сигнал светофора.
Мне удаётся дотолкать контейнер до середины склона. Русский, поскальзываясь в грязи, и бормоча под нос ругательства, догоняет меня, и мы вместе продолжаем путь в гору.
…
--…ездовые вулканцы—это перебор!—пыхтит Кошкин, ближе в вершине холма, за которым, судя по карте, должна быть колония. –Прям, как в старом земном мультике.
Я успеваю ещё раз про себя удивиться тому, как невовремя вышел из строя транспортатор, прежде, чем мы медленно съёзжаем в грязь вместе с контейнером. Весь проделанный прежде путь—“насмарку”, так, кажется, это называется.
Кошкин говорит по-русски что-то очень короткое, эмоциональное и, видимо, грубое. Я достаю коммуникатор.
--“Энтерпрайз”, приём…--больше ни слова я не успеваю сказать.
--Нет, лейтенант, телепорт не заработал!—мичман Гейл как всегда категорична. –Инженерам ещё часа полтора надо. Отбой. Извините.
Только причём тут “извините”, я так и не понял.
…
Даже на Земле я ни разу не попадал под такой дождь. Наша форма насквозь мокрая, она неприятно липнет к телу, в сапогах ощутимо переливается вода. Капли попадают в рот, в глаза. Не спасают даже дождевые плащи.
Не хочется признаваться, но мне холодно. Мне очень холодно. Меня уже начинает трясти крупной дрожью, и я никак не могу это скрыть. А Кошкин, в свою очередь, не может этого не заметить.
--Замёрз? Я вот тоже. Ну ничего, сейчас доставим нашу, хе, бандероль, и вволю отогреемся. Изнутри.
Я судорожно киваю. Хотя смутно сомневаюсь насчёт того, что “изнутри” может означать в данном контексте.
Нам удалось во второй раз добраться до вершины холма. И мы отдыхаем, подпирая спинами ящик. Дождь безжалостно барабанит по нашим головам и крышке контейнера.
--Слушай…я вот тут увидел путь…решения нашей проблемы…--медленно и загадочно говорит вдруг мичман. Потом подталкивает ящик и цепляется за него. Кивает мне:
--Давай, прыгай. Щас с ветерком домчим.
Кажется, я начинаю понимать…
Дорога вниз, с холма, занимает меньше минуты.
…
Ящик ударяется о камень, мы падаем в грязь. С трудом поднимаемся на ноги. Посёлок перед нами. И нас уже заметили.
---И-йеееес!!! –кричит Кошкин. –Спок, твою дивизию, мы добрались! –и он хлопает меня по плечу. Я молча киваю, и вдруг замечаю: дождь закончился…
UPD: №4
4.
Тишина. На корабле может быть шумно, но в космосе много тишины. Порой, она врывается в привычный строй звуков и даже оглушает.
Тишина разная.
Даже на «Энтерпрайзе» бывает время, когда ничего не происходит, и тогда на мостике--тишина. Она особенная. Она наполнена звуками аппаратов, щёлканьем клавиш и кнопок, которые уже почти не замечаешь. Мне нравится такая тишина—она рабочая.
Есть тишина за иллюминатором шатла. Чёрная, разорванная звёздами, похожими на блёстки на обруче мичмана Гейл. Если тишину мостика нарушают приборы и клавиши, наполняя её звуками, то эта скрывает планеты и миры. И пусть моё описание слишком эмоционально, но порой кажется, что я вижу тишину за толстым закалённым стеклом. И предчувствую что-то далёкое и новое.
Я люблю тишину пустыни. И вовсе не потому, что таков мой родной дом, и я привык к ней младенчества. Мне не хватает слов и, наверное, эмоций, чтобы её описать. Эта тишина тоже наполнена--шелестом, шорохом, шёпотом песка, ветром и редкими родниками. И она тоже зовёт.
А вот такую тишину я никогда не встречал.
Она была пустая. Такая же, как и полуразрушенные дома. Разбитые бомбардировками улицы. Площади с пустыми фонтанами.
…
Сигнал пришёл слишком поздно. Точнее, мы поздно перехватили его с одной из обитаемых планет в системе Бет-45, а именно с планеты проходящей по космонавигационным справочникам под именем Rt/Z-54.77. Всё, что можно было узнать из базы ЗФ-- планета класса «М», ярко выраженного земного типа; население--гуманоиды, внешне похожи на людей, отличаются только невысоким ростом. То, что мы не смогли распознать сигнал сразу вполне логично: планета находилась, так сказать «на заре космической эры», и сигналы передавались только по радиоволнам. Поскольку в наше задание входило изучение и картографирование системы, капитан Пайк решил начать с этой, третьей по счёту планеты.
***
На поверхность мы спускаемся на шаттле.
--Хорошенькая же тут была заварушка!— произносит капитан, когда мы приземляемся.
--Спок, ты уверен, что уровень радиации нормальный?
--Так точно, сэр,--отвечаю я. Честно признаться, показания сканеров шаттла меня удивляют. Логично было бы предположить, что здесь произошла ядерная война, иначе как объяснить гибель всего населения? Но приборы говорят об обратном — радиационный уровень в пределах нормы, даже ниже необходимого. Вредных веществ в воздухе не обнаружено. И, судя по тем же сканерам, ни одного живого существа. Только разрушенный город. Парк с невысокими деревьями. И ветер.
Пайк, настороженно прищурившись, выглядывает в иллюминатор. Вздыхает. Поворачивается ко мне и оставшимся членам десантной группы.
--Вот что ребята… Не нравится мне это место. Всем одеть защитные костюмы, это во-первых. Во-вторых, от шаттла далеко не уходить. На забор образцов -- полтора часа. Инструкции ясны?
Мы покидаем шаттл.
***
Работать в костюме не слишком удобно—новые, менее громоздкие модели мы ещё не получили. Но я разделяю опасения капитана: до выяснения причин гибели местного населения безопаснее так исследовать планету. К тому же, шаттл отчасти легче подвергнуть действию дезинфицирующих лучей, тогда как наш транспортатор не всегда отфильтровывает чужеродные микроорганизмы. Впрочем, опыт предыдущих миссий показывает, что, не смотря на все предосторожности, что-нибудь может случиться.
***
На мёртвой планете раннее утро. Местное солнце — жёлтая звёзда, того же класса, что земное «светило», как говорят поэты,--медленно показывается из-за горизонта. С образцами мы справились ровно за один час. Лейтенант Кортес, ксенолингвист, не так давно пополнивший команду научного отдела, предлагает поискать какие-нибудь носители информации, быть может, это поможет разобраться в произошедшем. Капитан медлит с ответом. Мне, как и ему, не по себе, хотя непосредственной угрозы нет.
Наконец, Пайк соглашается.
В город отправляемся впятером—Кортес, мичман Кольт, которая попросту напросилась с нами, я, и двое охранников.
Нас «преследуют», если можно так сказать, пустота и тишина. Даже ветра здесь нет, хотя на равнине, где мы приземлились, он был достаточно сильный.
Неясное ощущение тревоги не покидает меня, как я ни пытаюсь от него избавиться. Моих спутников тоже вряд ли можно назвать спокойными. Эта тишина вокруг настораживает и пугает.
Мы идём по главной улице города. Невысокие дома с чёрными дырами окон. Пустые дворы. Непонятные металлические сооружения прямо на дороге — Кортес предполагает, что это местные виды транспорта. И снова—изуродованные строения, воронки в земле, и ничего живого. Мы останавливаемся возле пристройки к одному из зданий — скорее всего, это магазин. Лейтенант заметно оживляется. Охранники остаются снаружи. Мы с трудом проходим вовнутрь—потолки низкие, не рассчитаны на наш рост. А вот и то, что мы искали. Носителей информации здесь в избытке. Что-то, напоминающее книги, листки местного аналога бумаги, ещё какие-то неизвестные мне предметы покрывают пол так, что на них приходится наступать. Кортес подбирает «книгу», перелистывает страницы, бормочет себе под нос:
--Агглютинирующий язык…кажется, рилотской группы….так…а формы аналитические…отлично, отлично…
Кольт рассматривает неизвестный предмет— предположительно, флеш-диск—и кладёт его в пластиковый пакет для образцов. Я поднимаю с пола клочок бумаги — возможно, это то, что на Земле называют «газетой». На нём—какие-то картинки, строчки похожих на палочки и крестики букв. На картинках — виды, скорее всего, этой планеты, деревья, цветы. Кортес уносит с собой целую стопку «носителей информации». Но счастливым он не выглядит. Возможно, он что-то нашёл…
Мы выходим на улицу. На планете день. Ветра по-прежнему нет. И тишина снова оглушает нас.
Всю дорогу назад мы молчим. Даже всегда шумная Кольт не произносит ни слова.
Так же, молча, мы погружаемся в шаттл. Мы не знаем, что предстоит нам выяснить о гибели планеты. Я почти ощущаю подавленность своих спутников.
Тишина космоса помогает забыть на мгновенье о той, пустой и мёртвой тишине планеты внизу. Но мы всё ещё молчим. Будто между нами есть какая-то тайна.
4.
Прислушайтесь- то жизни тишина
И легок шорох поступи ее.
Не слушайте Вы зова тишины другой,
Когда-нибудь услышите Вы песнь ее.
T*Sel (c)
И легок шорох поступи ее.
Не слушайте Вы зова тишины другой,
Когда-нибудь услышите Вы песнь ее.
T*Sel (c)
Тишина. На корабле может быть шумно, но в космосе много тишины. Порой, она врывается в привычный строй звуков и даже оглушает.
Тишина разная.
Даже на «Энтерпрайзе» бывает время, когда ничего не происходит, и тогда на мостике--тишина. Она особенная. Она наполнена звуками аппаратов, щёлканьем клавиш и кнопок, которые уже почти не замечаешь. Мне нравится такая тишина—она рабочая.
Есть тишина за иллюминатором шатла. Чёрная, разорванная звёздами, похожими на блёстки на обруче мичмана Гейл. Если тишину мостика нарушают приборы и клавиши, наполняя её звуками, то эта скрывает планеты и миры. И пусть моё описание слишком эмоционально, но порой кажется, что я вижу тишину за толстым закалённым стеклом. И предчувствую что-то далёкое и новое.
Я люблю тишину пустыни. И вовсе не потому, что таков мой родной дом, и я привык к ней младенчества. Мне не хватает слов и, наверное, эмоций, чтобы её описать. Эта тишина тоже наполнена--шелестом, шорохом, шёпотом песка, ветром и редкими родниками. И она тоже зовёт.
А вот такую тишину я никогда не встречал.
Она была пустая. Такая же, как и полуразрушенные дома. Разбитые бомбардировками улицы. Площади с пустыми фонтанами.
…
Сигнал пришёл слишком поздно. Точнее, мы поздно перехватили его с одной из обитаемых планет в системе Бет-45, а именно с планеты проходящей по космонавигационным справочникам под именем Rt/Z-54.77. Всё, что можно было узнать из базы ЗФ-- планета класса «М», ярко выраженного земного типа; население--гуманоиды, внешне похожи на людей, отличаются только невысоким ростом. То, что мы не смогли распознать сигнал сразу вполне логично: планета находилась, так сказать «на заре космической эры», и сигналы передавались только по радиоволнам. Поскольку в наше задание входило изучение и картографирование системы, капитан Пайк решил начать с этой, третьей по счёту планеты.
***
На поверхность мы спускаемся на шаттле.
--Хорошенькая же тут была заварушка!— произносит капитан, когда мы приземляемся.
--Спок, ты уверен, что уровень радиации нормальный?
--Так точно, сэр,--отвечаю я. Честно признаться, показания сканеров шаттла меня удивляют. Логично было бы предположить, что здесь произошла ядерная война, иначе как объяснить гибель всего населения? Но приборы говорят об обратном — радиационный уровень в пределах нормы, даже ниже необходимого. Вредных веществ в воздухе не обнаружено. И, судя по тем же сканерам, ни одного живого существа. Только разрушенный город. Парк с невысокими деревьями. И ветер.
Пайк, настороженно прищурившись, выглядывает в иллюминатор. Вздыхает. Поворачивается ко мне и оставшимся членам десантной группы.
--Вот что ребята… Не нравится мне это место. Всем одеть защитные костюмы, это во-первых. Во-вторых, от шаттла далеко не уходить. На забор образцов -- полтора часа. Инструкции ясны?
Мы покидаем шаттл.
***
Работать в костюме не слишком удобно—новые, менее громоздкие модели мы ещё не получили. Но я разделяю опасения капитана: до выяснения причин гибели местного населения безопаснее так исследовать планету. К тому же, шаттл отчасти легче подвергнуть действию дезинфицирующих лучей, тогда как наш транспортатор не всегда отфильтровывает чужеродные микроорганизмы. Впрочем, опыт предыдущих миссий показывает, что, не смотря на все предосторожности, что-нибудь может случиться.
***
На мёртвой планете раннее утро. Местное солнце — жёлтая звёзда, того же класса, что земное «светило», как говорят поэты,--медленно показывается из-за горизонта. С образцами мы справились ровно за один час. Лейтенант Кортес, ксенолингвист, не так давно пополнивший команду научного отдела, предлагает поискать какие-нибудь носители информации, быть может, это поможет разобраться в произошедшем. Капитан медлит с ответом. Мне, как и ему, не по себе, хотя непосредственной угрозы нет.
Наконец, Пайк соглашается.
В город отправляемся впятером—Кортес, мичман Кольт, которая попросту напросилась с нами, я, и двое охранников.
Нас «преследуют», если можно так сказать, пустота и тишина. Даже ветра здесь нет, хотя на равнине, где мы приземлились, он был достаточно сильный.
Неясное ощущение тревоги не покидает меня, как я ни пытаюсь от него избавиться. Моих спутников тоже вряд ли можно назвать спокойными. Эта тишина вокруг настораживает и пугает.
Мы идём по главной улице города. Невысокие дома с чёрными дырами окон. Пустые дворы. Непонятные металлические сооружения прямо на дороге — Кортес предполагает, что это местные виды транспорта. И снова—изуродованные строения, воронки в земле, и ничего живого. Мы останавливаемся возле пристройки к одному из зданий — скорее всего, это магазин. Лейтенант заметно оживляется. Охранники остаются снаружи. Мы с трудом проходим вовнутрь—потолки низкие, не рассчитаны на наш рост. А вот и то, что мы искали. Носителей информации здесь в избытке. Что-то, напоминающее книги, листки местного аналога бумаги, ещё какие-то неизвестные мне предметы покрывают пол так, что на них приходится наступать. Кортес подбирает «книгу», перелистывает страницы, бормочет себе под нос:
--Агглютинирующий язык…кажется, рилотской группы….так…а формы аналитические…отлично, отлично…
Кольт рассматривает неизвестный предмет— предположительно, флеш-диск—и кладёт его в пластиковый пакет для образцов. Я поднимаю с пола клочок бумаги — возможно, это то, что на Земле называют «газетой». На нём—какие-то картинки, строчки похожих на палочки и крестики букв. На картинках — виды, скорее всего, этой планеты, деревья, цветы. Кортес уносит с собой целую стопку «носителей информации». Но счастливым он не выглядит. Возможно, он что-то нашёл…
Мы выходим на улицу. На планете день. Ветра по-прежнему нет. И тишина снова оглушает нас.
Всю дорогу назад мы молчим. Даже всегда шумная Кольт не произносит ни слова.
Так же, молча, мы погружаемся в шаттл. Мы не знаем, что предстоит нам выяснить о гибели планеты. Я почти ощущаю подавленность своих спутников.
Тишина космоса помогает забыть на мгновенье о той, пустой и мёртвой тишине планеты внизу. Но мы всё ещё молчим. Будто между нами есть какая-то тайна.
@темы: ТОС. Фики, Творчество
Очень мило, правда)
viviana*)) всё может быть
kerry-lla ыы
Гиллуин )))))
как они отогревались. а вот это кстати мысль.....
Дублируйте у нас, обязательно, а мы с удовольствием почитаем))
Я вот о закромах вашего дайра только вчера узнала
Алиса ака Подарок обязательно продублирую, когда напишу продолжение))))
И еще какая!
А что все-таки сталось с этими жителями?