читать дальшеСулу и не заметил, как пролетела неделя. Одно занятие, другое, учения, обед, потом все повторялось. Где-то среди этих событий, очевидно, случался сон, но ночей Сулу не помнил вообще. Вторник был так же близок или далек, как и пятница; Сулу ставил даты на конспектах и напоминаниях только для того, чтобы сохранялась перспектива прошлого. О будущем он пока даже и не думал.
Он понял, что сегодня понедельник, только когда понял, что имеет хоть какое-то представление о том, где будет следующее занятие: расписание было таким же, как в прошлый понедельник, а он записывал все очень подробно. Почему-то события, сменяющиеся практически с варп-скоростью, казались не такими ужасными, а преподаватели и лекции не так повергали в смятение, когда расписание помогало сохранить связь с реальностью. Конец дня Сулу встретил в куда более хорошем настроении, чем неделю назад.
Никто не поприветствовал его, когда он вернулся в спальные помещения. Он немного удивился тому, что удалось добраться туда раньше всех, затем подумал, что в этом ему помогла пробежка по двору (погода была слишком хорошей, чтобы позволить идти пешком). Он с трех метров бросил на койку конспекты, затем, схватившись за дверной косяк, вбежал в комнату и сразу развернулся.
Он тут же остановился, когда Папа-сан весело воскликнул:
– Я надеялся, что ты доберешься сюда быстро!
Сулу начал в панике оглядываться, ожидая, что вот-вот появится Коэн, подобно ангелу-мстителю, и сожжет его одним взглядом.
– Что ты тут делаешь? – громким шепотом спросил он. – Как ты сюда попал? Это режимный объект!
Старик поднялся на ноги и потрепал Сулу по щеке, словно пытаясь успокоить молодого мичмана.
– Старые японцы выглядят высокопоставленными, – объяснил он. – Я сказал им, что я адмирал.
– О Господи…
Тецуо не стал сопротивляться, когда Сулу потащил его к двери.
– Они и до этого были вежливы, но после этого стали очень вежливы. Они сказали, что я могу найти тебя здесь.
– Папа-сан… – Сулу проверил оба направления, прежде чем вывести прадеда в коридор. – По-моему, за то, что ты притворялся офицером Звездного флота, тебя могут казнить!
Тецуо фыркнул.
– Я никем не притворялся, – сказал он. – Я даже имени своего не назвал!
– Мне кажется, дело не в этом.
Когда дверь в конце коридора открылась, Сулу прижал Тецуо к стене, затем заглянул за угол, проверяя, стоит ли там охранник. Скучающий кадет-старшекурсник бродил туда-сюда перед дверью, иногда любуясь погодой на улице.
– Куда мы идем?
Сулу прикрыл рукой рот Тецуо; старик сразу замолчал.
– Ты хочешь быть адмиралом? – прошептал Сулу. Тецуо пожал плечами.
– Не особенно.
– Тогда делай, что я скажу, и ничего не говори!
Сулу даже не дождался от Тецуо подтверждения. Пройдя через дверь, он расправил плечи, вздернул подбородок и направился к охраннику в конце коридора. Кадет, услышав шаги Сулу, повернулся и приветственно помахал рукой. Ответив охраннику коротким кивком, Сулу даже не посмотрел на него; дружелюбное «Привет!» Тецуо было почти заглушено жестким «Иди скорее» Сулу.
Выйдя во двор, Сулу наконец расслабился, затем обернулся и подтянул Тецуо к себе.
– Я же сказал тебе – ничего не говори! – сердито сказал он, отходя подальше от здания.
Тецуо пожал плечами и ухмыльнулся.
– Я забыл.
Сулу зарычал от притворного раздражения и заключил старика в объятия.
– Может быть, удастся отговориться тем, что ты не совсем в своем уме.
Тецуо хихикнул и обнял правнука.
– Я всегда думал, что это будет нетрудно.
– Я серьезно, Папа-сан – не надо больше так сюда проникать! Ты можешь накликать на нас обоих кучу проблем.
– Как скажешь. – Он отпустил Сулу и пошел дальше. – Так как идут дела?
– Нормально, – сказал Сулу. – Прошла всего неделя – я был слишком занят, чтобы сформировать какое-то мнение.
Ветер обдавал их запахом океана и поздних роз; он трепал волосы Сулу, словно теплой, любящей рукой.
– Ты мог бы и позвонить, если больше ничего не хотел узнать.
Тецуо не ответил. Сулу посмотрел на прадеда, когда тот достал из кармана куртки небольшой квадратик из цветной бумаги. На ходу он начал складывать изящного журавлика.
– Папа-сан?.. – На лице старика сияла счастливая улыбка. – Папа-сан, что-то не так?
Тецуо по-прежнему внимательно смотрел на журавлика.
– Я умираю, сынок, – без всяких прелюдий начал он.
Сулу не знал, как на это реагировать, так что он просто приобнял прадеда за плечи и прошептал:
– Я знаю, Папа-сан.
– Нет, на самом деле, – продолжил Тецуо. – Прямо сейчас. – Закончив журавлика, он осторожно убрал его в другой карман и достал еще один листок бумаги. – Доктор Кобрайн сказал, что опухоль выросла. Он хочет сделать операцию.
Сулу похолодел.
– И?..
Тецуо прекратил складывать оригами и печально улыбнулся Сулу.
– Я пришел, потому что хотел поговорить с тобой. Объяснить.
Холод сжал сердце Сулу.
– Что объяснить?
Он не хотел понимать.
Тецуо отложил наполовину законченного журавлика, чтобы взять обе руки Сулу в свои.
– Операция на самом деле ничем не поможет. Доктор Кобрайн говорит, что она сделает опухоль меньше, но полностью удалить они ее не смогут – так уж она растет.
Сулу кивнул.
– Я знаю…
– Так что операция может меня убить. Она не отменит необходимости в постоянных процедурах и даже может не замедлить скорость роста опухоли. Все, что она в лучшем случае сделает – продлит все это еще ненадолго.
– Доктор Кобрайн – лучший в мире, – настойчиво сказал Сулу; он не хотел, чтобы Папа-сан зашел слишком далеко в своих объяснениях. – Если он говорит, что ты должен что-то сделать, то ты должен это сделать! Это лучше, чем ничего.
Тецуо сжал руки правнука и улыбнулся.
– Я уже больше в этом не уверен.
Паника уступила место печали.
– Почему ты говоришь мне все это, Папа-сан? – взволнованно спросил Сулу. – Что ты пытаешься сказать?
– Я пытаюсь сказать, – мягко сказал Тецуо, – что сто три года – это больше, чем Бог хотел, чтобы жили люди. Когда он награждает тебя чем-нибудь вроде глиомы четвертой степени, он этим говорит тебе: «Пора уже уходить, уступить место в мире следующему поколению». – Он коснулся рукой лица правнука. – Я хотел, чтобы ты понял, зачем я попросил доктора Кобрайна прекратить лечение, потому что знаю, что никто другой не поймет.
У Сулу засосало под ложечкой.
– Ты не можешь прекратить лечение…
– Я уже его прекратил.
– Нет, Папа-сан! – Сулу отскочил от старика, чтобы тот не мог до него дотянуться. – Ты не понимаешь, что произойдет? Ты не понимаешь, что ты сделал?
– Я получил месяц, может быть, два месяца счастливой, здоровой и спокойной жизни перед тем, как умру, – сказал ему Тецуо. – А что будет после… – Он пожал плечами. – Может быть, никто на самом деле и не знает. Но это больше не пугает меня.
Сулу почувствовал, как по лицу начали стекать слезинки.
– Ты сдаешься! – в ярости воскликнул он. – Ты собираешься бросить меня только потому, что…
– Нет, – строго перебил его Тецуо. – Я не боюсь. Не смерти. По крайней мере, не такой смерти. Я боюсь умереть тяжело, сынок. Я боюсь, что если прожду слишком долго… – В его темных глазах блестела боль. – Я любил жизнь! Я любил твою прабабушку. Я любил всех детей, которые у нас были, всех их детей и детей всех их детей. Я любил кататься на лодке, любил океан и то, как ветер и соль высушивали мое лицо. Я люблю животных в садах и растения, которые ты постоянно таскал домой… – Фраза прервалась тихим смешком. Затем его глаза снова сфокусировались, и он вздохнул. – Я хотел попрощаться со всем этим, пока еще могу разговаривать с тобой. Если я останусь, то боюсь, что научусь ненавидеть жизнь… и тогда у меня действительно не останется ничего, ради чего стоит жить.
Сулу смотрел на прадеда, стыдясь холодных слез на щеках, стыдясь, что плач вызвал у него такой страх.
– Доктор Кобрайн остановит тебя.
– Не остановит, – уверенно сказал Тецуо. – Я долго об этом думал. И я складывал журавликов. – Он показал наполовину законченного журавлика, ярко-фиолетового в полуденном солнце.
Сулу выбил бумажную фигурку из его руки.
– Мне наплевать на твоих проклятых журавликов! – закричал он, задыхаясь от подступившей боли. – Мне важен ты, Папа-сан! Ты сказал, что придешь на мой выпускной вечер! Ты сказал…
– Прости. Но я должен был это сделать… должен был поступить именно так.
Сулу отпрянул, когда Тецуо протянул руку, чтобы коснуться его. Глаза старика были полны одиночества и разочарования.
– Я думал, что именно ты из всех людей поймешь…
– Так вот, я не понимаю! – прохрипел Сулу. – И никогда не пойму! Как ты можешь хотеть умереть? Как ты можешь хотеть покинуть меня…
Он почувствовал, как слезы снова подступили к глазам, и отвернулся раньше, чем снова заплакать, видя печаль прадеда.
– Иди домой и умирай, если тебе так хочется! – крикнул он. – Не пытайся заставить меня оправдать твою смерть!
Когда он не выдержал и побежал в общежитие, он не знал, хотелось ли ему, чтобы Тецуо остановил или отпустил его. В любом случае прадед ничего не сказал.
Именно таким Сулу навсегда запомнил Тецуо: брошенным, маленьким, стоящим посреди продуваемого всеми ветрами внутреннего двора.