Окно в исчезнувший мир. Глава 18

[ST-TOS]

К тому времени, как Кирк опять увидел самку, конечности у носителя уже подкашивались от усталости. Сколько можно так бежать, подумал Кирк. Ему хотелось остановиться, передохнуть, поискать еду. Он же с ног валится. Неужели он не понимает, что так ему долго не протянуть? Но носитель был глух к голосу разума. Голод, жажда, усталость – инстинкт продолжения рода заглушил всё.

Сейчас их разделяло узкое, глубокое ущелье с отвесными склонами, одолеть которые кхфликтянину было бы так же трудно, как человеку – вскарабкаться по склонам Гранд Каньона. Правда, Кирк успел заметить довольно много выступов и трещин, за которые человек мог бы ухватиться, и куда он мог бы поставить ногу. Мелькнула мысль, управляя носителем, помочь ему перебраться на ту сторону – пусть уже получит свою самку и успокоится; может, тогда с ним удастся сладить. Но прикинув на глаз высоту склона, Кирк решил, что карабкаться по нему в теле кхфликтянина слишком опасно.

Оставалось лишь двинуться вдоль в поисках места, где можно будет перебраться. Кирк надеялся, что ущелье тянется достаточно далеко, и носителю придётся отойти настолько, что он перестанет чуять запах самки. Тогда можно будет вернуть контроль над телом, прекратить эту сумасшедшую гонку, передохнуть и заняться розысками остальных.

А самка-то, вернее всего, Талика. Ни одна женщина, кроме неё, в "окно" не входила.

При этой мысли Кирка бросило в жар и в холод. Нужно во что бы то ни стало удержать носителя, а то греха потом не оберёшься. Знать бы, что они тут использовали вместо холодного душа – но низший мозг не выдал никаких ассоциаций. Делать нечего, придётся ждать. Может, он отойдёт достаточно далеко или всё же свалится от усталости.

Носитель и правда двигался теперь медленнее. Запас энергии организма, несколько пополненный вчерашней скудной трапезой, состоявшей из воды и ряски, был вконец съеден сумасшедшей гонкой. Всё же кхфликтянин двигался со всей скоростью, на которую был способен. Самке по ту сторону каньона пришло время откладывать яйца, и она не может ждать. Если он в ближайшее её не догнать, то какой-нибудь другой самец может добраться до неё и сделаться отцом её выводка. Этого ни в коем случае нельзя допустить.

Трижды кхфликтянин безуспешно пытался перебраться через каньон и трижды вынужден был отступить, прежде чем добрался, наконец, до верхнего конца ущелья. Пришлось отойти ещё дальше, чтобы перебраться через ручей, водопадом низвергающийся по склону. Все попытки заставить носителя повернуть в ту сторону, где находился портал, были заглушены инстинктом продолжения рода. Очутившись на противоположной стороне ущелья, кхфликтянин словно обрёл второе дыхание.

Примерно за час до захода солнца он наконец нагнал самку. Она стояла на краю высокого, в добрую сотню метров обрыва над небольшим мутным озерцом. Даже сквозь толщину панциря Кирк ощутил пронизывающий ветер, и ему стало не по себе при мысли, что придётся провести ночь на открытой местности, где нет никакой защиты от ветра и холода. Много тысяч лет минуло с тех пор, как здесь можно было жить.

Кхфликтянка словно не заметила его. Она стояла спиной, и панцирь её был окрашен в нейтральные бежевые тона. Что-то было не так. Не могла же она не почувствовать приближения столь сильного партнёра, остаться безучастной к его желанию, его готовности. Может, другой самец опередил его? Или же что-то удерживает её от подчинения самому главному, самому властному инстинкту?

Он приблизился, сигнализируя желание и покорность и одновременно выражая расцветкой, в скольких поединках он одержал победу. Последнее, чувствовал Кирк, было чистой воды похвальбой - носителю никогда не приходилось сражаться; но теперь инстинкт велел набивать себе цену. Все разумные существа в чём-то одинаковы; и юнцы-кхфликтяне так же любили хвастаться выдуманными подвигами, как юнцы любой другой расы.

Носитель двигался, щёлкая клешнями и нарочно толкая на пути камни, чтобы самка услышала его. Наконец она обернулась, привлечённая шумом, и по панцирю её побежали оранжевые полосы – несомненный признак раздражения. Что тебе, мальчик? Уходи, не мешай мне.

О Старшая, позволь служить тебе в меру моих скромных сил – но уверенность, с которой носитель приблизился вплотную, совершенно не сочеталась со смирение в его словах. Сам Кирк считал, что лучше теперь уйти, раз уж эта кхфликтянка не желает его видеть; но носитель просто не представлял себе, что может быть отвергнут. Он встал рядом, коснувшись её своим панцирем.

Уходи, просигналила она уже гневно. Мне не нужны мальчишки с мягкими панцирями.

О прекраснейшая и сильнейшая из Старших, позволь доказать тебе, что я не мальчишка. Он потёрся об её панцирь. Но теперь-то она не может не почувствовать, какой он зрелый, могучий самец; какое сильное он даст потомство.

Что он делает? Неужели он не понимает, что она не хочет его? Убирался бы подобру-поздорову, пока она не…

Додумать Кирк не успел. Раздражённая навязчивым ухажёром, кхфликтянка пнула его сильными конечностями. Удар опрокинул носителя навзничь, но даже и тогда кхфликтянин ощутил лишь отчаяние при мысли о том, какой замечательной, сильной самки он не сумел добиться. Новый удар отшвырнул его; Кирк почувствовал, что скользит к краю обрыва – а потом земля исчезла, и он полетел в бездну, вспомнив, как лишь недавно отчаянно желал своему носителю попасть под холодный душ…

Будь осторожен в своих желаниях.

Это должно быть где-то здесь, думал Чехов, в который уже раз оглядывая склоны ущелья. Где-то тут должна быть ведущая в город тропа, искусно замаскированная, чтобы разведчик или же случайно забредший сюда кхфликтянин из чужой когорты не обнаружил её. Беда в том, что он сам не может её найти. Наверно, всему виной эта странная, непонятная дезориентация. К тому же недавний поединок отнял у него слишком много сил, хотя в результате он и смог утолить голод телом побеждённого противника.



К тому же всё вокруг выглядело почему-то совсем по-другому. Вместо густой травы и кустарника только голые камни – новая маскировка? Он уже чувствовал себя не героем, возвращающимся в родной дом с победой, а непрошенным чужаком. Что тут, в конце концов, произошло? Почему он толком ничего о себе н6е помнит?

И почему так холодно?

Чтобы оглядеться, он стал подниматься по следу оползня. Может если взобраться повыше, удастся что-то заметить. Низший мозг тут же напомнил, что чаще всего кучи камней наваливали специально, чтобы сбить с толку чужаков. За этими камнями может даже скрываться обманная тропа, которая заведёт его подальше, а потом упрётся в отвесный склон ущелья.

Но память упорно твердила, что пусть в город проходит именно здесь; поэтому, перебравшись через груду обломков и обнаружив тропу, Чехов двинулся по ней, не колеблясь. Вероятно, в ущелье вторглись враги, и их было так много, что Старейшие решили скрыть дорогу в город.

А если они её просто уничтожили – что тогда? Нет, это невозможно. Тот Старший обязательно сказал бы. Тропа цела. Она приведёт в город. Тогда будет ясно, что тут произошло.

Плохо, что тот Старший ничего не рассказал. Опасался, что за ними следят? Но Чехов мог поклясться, что вокруг никого не было. Плохо, очень плохо. Это значит, что нападающие намного сильнее и лучше вооружены. Найдётся от силы восемь когорт, у которых есть на вооружении следящие устройства, позволяющие незаметно подсматривать чужой разговор.

Чем больше Чехов думал о встрече со Старшим и о том, как ужасно изменился мир, тем яснее становилось ему, что произошло что-то страшное. Пожалуй, зря он ринулся в портал. Лучше было остаться, подождать Старшего. Ему, наверно, нужна помощь.

Но если Старший послал его искать еду – значит, он знал, что делает. Наверно, хотел, чтобы он восстановил силы для великой миссии. Он должен спасти свой народ.

Вот оно. Вот для чего Старший послал его сюда, в эту пустыню, где больше нельзя жить – на помощь тем, кто остался в городе. Он – Избранный; тот, кому суждено спасти свою когорту. Как может быть иначе? Разве не одержал он недавно блестящую победу? Он великий воин, и он спасёт свой народ.

Сознание важности возложенной на него миссии помогло Чехову перебраться через груды обломков и даже перепрыгивать неширокие разломы там, где камнепады разрушили тропу. Правда, с каждым новым препятствием уверенность его ослабевала; но он всякий раз напоминал себе, что Старший всецело полагается на него, и что от него зависит судьба целой когорты. Он спасёт её; он не изменит своему долгу.

Чехов успел одолеть половину пути, когда его внезапно осенило. Старший вовсе не приказывал ему спускаться по тропе! Не мог он такого приказать, если тропа вконец разрушена. Напоминание о загонах с нанткенами значило лишь, что он должен спуститься на дно ущелья. Но спуститься-то можно не только по тропе! Старший наверняка имел в виду лифтовые трубы в самом городе. Ну, конечно же! Тот, на кого возложена миссия спасти город, может и должен воспользоваться всеми ресурсами своей когорты.

Он остановился, пытаясь сориентироваться. Верхний вход в город и в обычное-то время был тщательно скрыт; а уж теперь, со всей этой дополнительной маскировкой, найти его будет особенно трудно. Желая укрыться от пронизывающего ветра, Чехов снова двинулся вниз. Он точно помнил, что вход где-то здесь; однако, сколько ни всматривался в груды обломков и изрезанные трещинами стены, обнаружить входа не мог. К тому же голод затуманивал мозги, да и конечности сделались как ватные. Всё-таки если уж Старшие выбрали его для такой ответственной задачи, им бы следовало сначала указать ему, где можно подкрепиться. Куда легче действовать, когда голод не отвлекает. Оставалось лишь надеяться, что они припасли для него нанткенов - отборных, упитанных нанткенов, чьи задние ноги будут связаны, как делают с животными, которых когорта приносит в дар самым славным своим героям.

Закатное солнце слепило, било в глаза. Только теперь Чехов вспомнил, что этой тропой пользуются по преимуществу утром, когда неяркий утренний свет и тени от скал скрывают от разведчиков чужих когорт панцири тех, кто спускается в город. Ничего не поделаешь, придётся рискнуть. Вход должен быть где-то здесь. Надо ещё чуть-чуть спуститься…

Собравшись с силами, Чехов снова двинулся по тропе.