К сожалению, пока не до конца сверстала 7й выпуск «Новых видений», но скоро будет, где-то треть осталась. А пока ожидаем выкладок фандомной битвы, хочу поделиться с вами своей радостью – нарисовала я портрет моего капитана и, кажется, неплохо вышел.
Давно занимаюсь карандашной графикой, но только за последний год довольно сильно качнула навыки, что осмелилась попробовать нарисовать любимых героев. Начала с моего капитана. Рисовала долго – дольше, чем любые предыдущие портреты, но результатом довольна.
Нарисовала одного, и задумалась над серией рисунков по Треку. Пока план такой: 1) еще Спок и Боунс; 2) и Скотти, 3) потом ребутовская версия Триумвирата, 4) разумеется, «Энтерпрайз» (ТОСовский), 5) затем еще надо бы Пикара и его Первого.
Для тех, кому интересно: в моем дневнике - пошаговое создание портрета капитана Кирка.
Краткое содержание фанфика: Грузовому кораблю «Аврора» не повезло. В результате ужасной катастрофы, в которой не выжил никто, ну, или почти никто, всё содержимое его трюмов разбросало по бескрайним просторам космоса. "Энтерпрайзу", который как обычно был неподалёку, досталась весьма важная миссия: охранять ценный груз – золото, пока законные владельцы не соизволят явиться за ним. О катастрофе каким-то образом стало известно орионским пиратам. Капитан Кирк так надеялся, что его единственной проблемой будет защита груза от ищущих лёгкой наживы разумных существ, но не тут-то было.
Также есть ранее переведённый отрывок из этого рассказа за авторством M'Ress - "Клякса".
«USS Энтрепрайз случайно попал в интерфазное пространство - опасное место в космосе, грозящее кораблю потерей структурной целостности, а его команде – здравого рассудка. Двое членов экипажа уже не в себе: Сулу самовольно захватил управление жилой секцией, а Скотти – инженерной. Кажется, хуже уже и быть не может, но неизвестные враги, появившиеся из неоткуда, захватили обе части корабля, и теперь опутывают их сетью из неизвестной энергии…»
Название: Хэллоуин на «Энтерпрайз» Переводчик:T*Jul Бета:Xenya-m Канон: TOS Оригинал: lah_mrh «Halloween on the Enterprise», разрешение на перевод получено Ссылка на оригинал:archiveofourown.org/works/12374607 Размер: драббл, 578 слов Пейринг/Персонажи: Спок, Джеймс Т. Кирк, Леонард «Боунс» Маккой, Ниота Ухура Категория: джен Жанр: юмор, дружба, общий Рейтинг: G Краткое содержание: Спок посещает вечеринку в Хэллоуин.
читать дальше— Вы придёте на вечеринку в честь Хэллоуина на следующей неделе? — спросил Кирк у Спока, когда они шли в свои каюты.
— Я не планировал, — ответил Спок. — Почему вы спросили?
Кирк пожал плечами.
— Просто любопытно.
Спок на мгновение задумался.
— Хотите, чтобы я пришёл?
Кирк едва заметно улыбнулся.
— Нет, если вам будет некомфортно.
Прямого ответа на вопрос Спок не получил, и всё же в некотором смысле он был дан.
— Это не заставит меня чувствовать себя некомфортно.
— Даже если я добавлю, что запланирована костюмированная вечеринка?
Часть Спока отказалась от этой мысли, но...
— Будучи в десанте, мы много раз маскировались. Не вижу причин, почему такое переодевание не похоже на то.
Он убедился, что принял правильное решение, когда Кирк усмехнулся.
— Ну что ж, мистер Спок. Думаю, я увижу вас там.
— Несомненно, — согласился Спок.
*** Пришлось изучить традиционные костюмы для Хэллоуина, но в конце концов у Спока появилась идея, которую он посчитал приемлемой. И к тому же имелось преимущество — её было просто реализовать.
Он позволил себе толику любопытства: ему стало интересно, какие костюмы наденут остальные члены команды, но придётся подождать.
В день вечеринки кое-что случилось в геологической лаборатории, и Спок вынужден был там задержаться. К тому времени, когда он вернулся в свою каюту, чтобы облачиться в костюм, прошло сорок минут с начала вечеринки. К счастью, его костюм легко надеть.
Как Спок и ожидал, он пришёл в комнату отдыха, когда вечеринка была в самом разгаре. Первое, что Спок заметил, — это поразительное множество костюмов мифических существ, животных и исторических персонажей. Многие из них повторялись: он насчитал четырех членов команды, одетых ангелами Земли, но ни у кого не было костюма, как у него.
Спок заметил Кирка, разговаривающего с Ухурой, и стал пробираться туда. Кое-кто из команды глядел на Спока со странным выражением на лице, но он проигнорировал их. Спок обещал Кирку, что будет здесь, и вот он здесь.
Приблизившись, Спок увидел, что костюм Ухуры представлял бабочку с большими крыльями и антенками-усиками, а Кирк оделся древним пиратом с мечом и повязкой на глазу.
— Капитан, — поприветствовал его Спок, и единственная видимая бровь Кирка поднялась, когда он повернулся, чтобы посмотреть на него.
— Спок? Это вы?
— Верно, — ответил Спок.
Кирк окинул его взглядом.
— Вы — призрак.
— Я доверился этой идее, — согласился Спок. — Хотя, признаюсь, не понимаю, почему простыни напоминают души умерших людей.
Он заметил, что Ухура прикрывает рукой улыбку, и нахмурился.
— Неужели я ошибся? Мои изыскания показали, что это традиционный костюм на Хэллоуин.
— Да, — уверил его Кирк. — Просто обычно так наряжаются дети.
— Ясно.
— Но то, что вы пришли, многое значит, — быстро добавил Кирк. — Спасибо, что пошли мне навстречу.
Спок склонил голову в знак признания.
— О, кстати, — сказал Кирк — его взгляд внезапно поймал что-то за плечом Спока, — я, вероятно, должен предупредить вас о костюме Маккоя.
— Приветствую вас, нелогичные люди!
Спок повернулся. Он увидел поддельные острые уши и плохо сидящий чёрный парик, и его кольнуло раздражение.
— Доктор, — холодно поздоровался Спок. — Предположу, что ваш костюм изображает ромуланца, поскольку вы совсем не похожи на вулканца.
— Сказал человек в простыне, — ответил Маккой. — Смысл Хэллоуина — одеться кем-то, кем не являешься. Я решил посмотреть, как живут другие.
Спок поднял бровь, хотя знал, что никто из них этого не видит.
— Не знал, что вы интересуетесь культурой вулканцев, доктор, — ответил он. — Возможно, я мог бы дать вам несколько уроков по этому предмету.
Маккой, похоже, немного испугался этой идеи.
Кирк засмеялся и коснулся плеча Спока.
— Идёмте, Спок, — сказал он, — позвольте мне показать вам всё тут. Ботаники принесли настоящую тыкву, и Ухура сообщила мне, что они как раз собираются что-то из неё вырезать.
Это звучало интригующе.
— Хорошо, — ответил Спок и последовал за Кирком в толпу.
Название: Улыбка Переводчик:T*Jul Бета:Xenya-m Оригинал: lah_mrh, «Smile», разрешение на перевод получено Ссылка на оригинал:archiveofourown.org/works/2527850 Канон: TOS Размер: драббл/перевод, 652 слова в оригинале Пейринг/Персонажи: Спок, Леонард «Боунс» Маккой, Джеймс Т. Кирк Категория: джен Жанр: хоррор, общий Рейтинг: G Краткое содержание: Что-то не так с Кирком. Примечания: для Allekha — примечание автора
Это не повод для беспокойства, но Спок наблюдает за капитаном уже несколько дней, и тот не перестаёт улыбаться с тех пор, как они ненадолго остановились на Эксиз II.
Это была рядовая миссия по доставке запасов в колонию, и Спок бы решил, что не случилось ничего примечательного. Но вот поведение Кирка с тех пор стало... необычным.
Например, вчера йомен споткнулся и случайно пролил горячий кофе на колени Кирка. Тот вскочил, как всегда отмахиваясь от извинений йомена, но его жесты казались не к месту, а заверения — неестественными. Подсознательно Спок отметил, что Кирк не прекращал улыбаться, и когда его облили кофе, и когда он успокаивал йомена, передавал командование кораблём и уходил в свою каюту, чтобы переодеться.
И он всё ещё улыбается.
Приняв решение, Спок резко встал и прочистил горло.
— Капитан?
Кирк повернулся к нему — с той же тревожащей улыбкой.
— Прошу разрешения покинуть мостик. Ситуация в лаборатории ядерной электроники требует моего внимания. — Это не совсем ложь, но он умолчал о том, что дело может легко подождать до окончания его смены.
Кирк махнул рукой, всё ещё улыбаясь.
— Идите.
Спок кивнул, прежде чем быстро пройти к турболифту. Оказавшись внутри, он не направился в лабораторию ядерной электроники, да и вообще в любую другую лабораторию. Вместо этого приказал лифту отвезти его в медотсек.
Оказавшись там, он зашёл в кабинет Маккоя и встал перед его столом.
— С капитаном что-то не так.
Он был готов доказывать это, но Маккой просто кивнул и ответил:
— Значит, вы тоже это заметили.
Спок сцепил руки за спиной.
— Если вы про его неестественно хорошее настроение, то да.
Маккой снова кивнул, откинувшись на спинку стула.
— Сегодня утром я сделал ему прививку от гриппа, и он всё время улыбался, как будто это самое весёлое, что с ним когда-либо происходило. А когда я спросил, почему он улыбается, то лишь ответил: «Разве мне нельзя улыбаться?» — Маккой покачал головой. — Джим ненавидит уколы. Что бы с ним ни случилось, это ненормально.
— Как думаете, что нам делать? — спросил Спок.
Маккой неопределённо повёл рукой.
— Можете сделать своё вулканское мумбо-юмбо? Залезть ему в голову и узнать, что случилось?
— Вы имеете в виду слияние разумов? — Спок думал об этом. Это логично. — Стоит попробовать.
— Отлично, — заключил Маккой. — Вызову Джима сюда, тогда вы сможете узнать, что случилось. — Прежде чем Спок ответил, он включил интерком. — Медотсек — Кирку.
— Кирк слушает.
— Джим, мне нужно поговорить с вами. Можете зайти ко мне в кабинет?
Возникла пауза.
— Я сейчас буду.
Кирк пришёл через несколько минут, его улыбка была как никогда широка. При виде Спока в его глазах появилось удивление, но улыбка не исчезла.
— Мистер Спок. Я думал, вы отправились в лабораторию.
— Извиняюсь за то, что ввёл вас в заблуждение, — ответил Спок. — Но доктор и я беспокоимся за вас.
— За меня? — переспросил Кирк. — Я в порядке.
Спок мотнул головой.
— Я в это не верю. — Он шагнул вперёд, поднимая руку. — Могу я коснуться ваших мыслей?
Кирк поглядел на руку, затем выпрямился, улыбка, кажется, сделалась ещё шире.
— Конечно, мистер Спок. Прошу.
Спок осторожно прикоснулся пальцами к лицу Кирка и слился с ним разумом в поисках причины необычного поведения. И — глубоко в подсознании Кирка — он нашёл её.
Маккой увидел, как Спок отстранился, отводя руку от лица Кирка.
«Кто ты?» «Чего ты хочешь?» «Почему ты здесь?» «Куда ты идёшь?» «Кому ты служишь?» «Кому ты веришь?»
Название: "Энтерпрайз": туда и обратно Автор:Amberqueen Фэндом: Звездный путь (Стар Трек), Хоббит (кроссовер) Рейтинг: G Жанры: Юмор, Пародия, Стёб. Статус: закончен
читать дальшеВ очередной раз «Энтерпрайз» падал, но падал он на планету класса М, так что шанс вернуться оттуда был, и был он весьма нешуточным, но отважные звездолетчики еще не знали, что их ждет впереди.
Запыхавшаяся Тауриэль со всех ног влетела в тронный зал. - Владыка Лихолесья! На нас несется какое-то Морготово создание! Оно из железа! - Ну и что? – флегматично отреагировал Трандуил. - Но ваше величество, - казалось, эльфийка вот-вот выпрыгнет из своей одежды, - оно несется прямо во дворец! То есть, на дворец… я хочу сказать, что… мама!!! Девчонка рыбкой кинулась прямо под трон, схоронившись за ним, потому что нечто огромное и действительно железное протаранило стену, напрочь снеся прекрасное витражное окно гномьей работы – самоцветы так и хлынули в стороны, а в страже дураков не было, и рядовые эльфы моментально кинулись их ловить. Стоящий рядом с отцом Леголас почувствовал, как у него занялась центральная косичка, схватил ее, сдул пламя и, оскорбленный, выхватил лук, но отец царственным жестом приказал сыну только наложить стрелу, но не пускать ее. Сам король магией затушил тлеющую мантию и с достоинством встал во весь рост: - Чужеземцы! – голос наполнил собою мрачные своды дворца. – Что привело вас ко мне? Сулу остолбенел: он прежде читал в библиотеке корабля про эльфов, но живых, конечно же, сроду не видал. Чехов что-то пробормотал по-русски и обратился к капитану: - Сэр, у Скотта еще есть виски? - Понятия не имею, - встал Кирк, - но выясним. «Значит, надо велеть нагнать из топлива», - подумал Чехов (как и всякий образованный человек, он прекрасно знал, что раз у величества – а сомнений в статусе эльфа не было – рожа кирпичом, значит жди беды). Король совершенно очевидно гневался на них за разбитое окошко. Капитан вылез из люка, в лицо ему тотчас уперся лук. - Говори, чужеземец, или я, Леголас, сын Трандуила, покараю тебя. - Извините, - Кирк отвел стрелу, - но мы, уважаемый, не хотели ущерба. Кстати, я Джеймс Тиберий Кирк, капитан Звездного Флота Федерации, командир звездолета «Энтерпрайз». - Так и знал, Моргот подослал тебя. Стража, взять! У них в плену наш сородич! Не успели звездолетчики и ахнуть, как все, кроме Спока, оказались скручены, мужчин немедленно потащили на рудники – отрабатывать ущерб, а женщин – во дворец, в поломойки и кухарки, что повергло их в панический ужас: ну кто в XXIII умеет готовить и мыть полы! Зато старпома король посадил рядом с собой, явно решив сделать его советником. - Но это произвол! – орал Кирк. – Я буду жаловаться в суд по правам человека! Симпатичный эльф из конвоиров ехидно улыбнулся: - Ничего, владыка скоро рассмотрит твой вопрос, чужеземец, и решит, что с вами делать. - Скоро? – переспросил Маккой. - Да, постарается года через два-три, он занят государственными делами. - Это, по-вашему, «скоро»?! – возмутился Скотти. - Король живет уже несколько тысяч лет, что ему годы? - Мужики, мы тут застряли, - со вздохом констатировал Чехов.
В тронный зал, откуда колдуны магией уже выпроводили корабль, вошел король гномов, которому Трандуил отписал об ущербе и попросил привести бригаду для восстановления витражного окна. Заценив ущерб, горное величество хитро прищурилось: здесь можно вдвое содрать, эльф богатый лошара, заплатит. Трандуил царственно кивнул: - Приветствую тебя, уважаемый сосед. Сколько твои гномы хотят за ремонт? - Два пуда золотом, - отозвался тот, - а за срочность по горсти алмазов в час. Трандуил мгновенно потерял дар речи, но тут поднялся Спок: - Логика подсказывает, что за один стандартный час можно восстановить всю оконную раму со вставками, а установить ее будет не более десяти минут. Значит, два пуда золотом цена материалов, но поделочные камни стоят не очень дорого, а значит, либо материал будет дороже, либо работа дольше. Время в зависимости от материала измениться вряд ли. Тут уж дар речи потерял гном, а Спок невозмутимо продолжал: - Владыка, при отсутствии заказов с твоей стороны им будет не с кем торговать, а значит, экономика рухнет. Я прав? Судя по тому, как ожесточенно гном стал жевать бороду, вулканец попал в точку. - Твои условия, Трандуил, - Спок сел. - А ведь и верно, я на таких грабительских ценах не стану делать заказов, - с флегматичным достоинством произнес эльф, - потому мои условия: пуд золота и два серебра, плюс бочка вина из моего подвала. Устроит? Гном поскрипел зубами и выдавил: - Да. Когда он вытряхнулся из залы, Трандуил повернулся к Споку. - Мне очень нужен такой советник, уважаемый собрат. Оставайся. - Я живу не так долго, как все вы, - возразил Спок. - Не беда. Женю тебя на Тауриэль, обучишь сына своей мудрости. Леголас зло стиснул кулаки: надо избавиться от проклятых чужеземцев, и как можно быстрее.
Маккой тоскливо посмотрел на скудные харчи: - Джим, бежать надо, а то не выживем. Придумай что-нибудь, ты же капитан! Обедающий почему-то стоя Кирк кисло улыбнулся в ответ и повернулся спиной к Боунзу, продемонстрировав торчащую стрелу – не больно, но до дьявола обидно. - Доволен? Доктор сочувственно крякнул. Тут к ним быстрой тенью скользнул эльф в черном плаще и быстро зашептал: - Нынче же ночью проведу всех на корабль – убирайтесь отсюда к орковой матери! - Тебе что за выгода, остроухий? – грубо поинтересовался Чехов. Эльф откинул капюшон, и мужики ахнули, узнав Леголаса. - Заберите своего балрогова Спока, и мы сочтемся. Летите как сможете, лишь бы ушли. - Скотти надо на борт, устранять неисправности, - мгновенно сориентировался Кирк. - Проведу. Бригада, за мной. Инженеры косяком потянулись за принцем, остальные усиленно замахали кирками, чтобы скрыть их отсутствие. Капитан орудовал киркой и думал о женщинах: взять их или забыть? Баба на корабле все-таки к несчастью, а тут неженатых эльфов полно, ну прямо пруд – пруди. На корабле же «напрудили» достаточно. - Кирк, шевели киркой, - змеей подколодной прошипел Боунз, - норму не выполним – ввалят нам или баланду не дадут. Жрать хочу, похудел уже. Под привычное ворчание доктора легко было вообразить, что ты уже на родимом корабле, так что Кирк замахал орудием труда вдвое энергичнее. Чехов со вздохом пошевелил кайлом и подумал, что достали его уже сослуживцы, но лучше-таки домой полететь, чем тут торчать – пилюлю даже эльфийки не подсластят, да и не хватит их на всех. Так они махали всем подряд до поздней ночи, а потом, все же поев, легли спать. Проснулся капитан от того, что его невежливо пнули в бок. Разлепив веки, Кирк с трудом сдержал хохот: над звездолетчиками статуей возвышался Леголас, за спиной которого маячили медсестра Чепел, Ухура и связанный Спок. Остальных женщин он в темноте не опознал, да и было их вдвое меньше, чем изначально в составе экипажа. Понятно. - Так, теперь короткими перебежками – за мной на борт, - скомандовал Леголас. Принц не учел, что аданы в темноте не видят, а хилые звездолетчики еще на каждой кочке спотыкались да матерились, от чего его острые уши все норовили свернуться в трубочку. «Потерпи до утра – и все будет отлично», - думал он. На борту Кирк обнаружил, что в его подчинении осталось всего-навсего десять женщин, причем вернулись на корабль только самые страшненькие, красавицы же предпочли остаться с эльфами. «Вот чего я теперь в штабе скажу?», - ужаснулся капитан, но что-либо предпринимать было уже поздно. «Энтерпрайз» с трудом, но все-таки взлетел.
Через пару лет после происшествия его королевское величество владыка Лихолесья Трандуил в совершенно растрепанных чувствах: оставшиеся в Лихолесье женщины со звездолета, ранее не избалованные мужским вниманием, и его собственная стража, которые уже отчаялись найти себе жен среди ледяных эльфийских дев, заключили огромное количество смешанных браков. За истекший период у них родились дети, которые почти все до одного пошли в отцов, а потому отцы стали активно вычищать из леса пауков и строить новые дома, что, в принципе, тоже было неплохо – появился стимул повышибать всю нечисть в балроговой матери. Женщины, надо заметить, были красивые, как следствие, красивыми народились и дети. «Что ж я-то, старый дурак, вовремя пассию себе не нашел?», - с тоской подумал эльф. Хотя, был бы Леголас женатый, величество уже бы внучков нянчил… Трандуил едва не заплакал, то ли от досады, то ли от умиления. Интересно, а можно ли сделать так, чтобы корабль упал еще раз?
- Капитан, прямо по курсу та самая планета, на которой «Энтерпрайз» потерпел аварию два года назад, - сказал Чехов. – Может, исследуем ее все-таки? Вдруг и наших заберем… Кирк побледнел как покойник. - Ни за что!!! – заорал он на всю рубку.
Команде «Энтерпрайз» срочно требуются грамотные инициативные специалисты на время зимней стажировки!*
Если вы умеете писать на клингонском и говорите на всех трех диалектах ромуланского, если готовы по утрам ловить наш бортовой журнал, если способны со второго взгляда зарисовать схему первых пяти отсеков инженерной палубы, то мы с радостью ждем именно вас!
Для прохождения стажировки мы предлагаем следующие вакансии.вакансии:
кэп — занята;
помощник кэпа — занята;
человек, который исправляет косяки за кэпом — занята;
человек, который лечит нервы человеку, который исправляет косяки за кэпом — занята;
Кинсер для Скотти (наличие трех членов обязательно) — свободна;
цветочек Сулу — свободна;
соулмейт Ухуры, требования: знание редких языков обязательно — свободна;
меломан для Джейлы — свободна;
человек-уголовный-кодекс для Маккоя — свободна;
специалист по консервированию орионских феромонов — свободна;
самогонщик ромуланского эля — свободна;
Паша Чехов, который скажет, докажет и покажет — свободна;
сотрудник для контроля над популяцией краснорубашечников — свободна;
кот Спока — свободна;
бармен, организатор вечеринок (и фестивалей) для команды — свободна;
создатель временных петель — свободна;
шпион клингонов — свободна;
шиппер на «Энтерпрайз» — свободна;
парикмахер для Дженис Рэнд — свободна;
полировщик гондол Энтерпрайз — свободна;
разводчик породистых трибблов — свободна;
визажист для Cпока — свободна;
массажист для Маккоя — свободна;
бортовая гардеробщица — свободна;
тайный поклонник Чехова — свободна;
нетайный поклонник Чехова — свободна;
мертвый триббл — свободна;
яблоко Джима — свободна;
канонный гей — свободна.
Список может пополняться. И помни, кадет, последний шаттл до «Энтерпрайз» отправится 30-11-2017!
*не является публичной офертой.Экипаж корабля/командование ЗФ оставляет за собой право отказать претендентам ввиду отсутствия необходимых навыков (или наличия красной форменки).
Рейтинг: PG-13? Видеоряд родной ТОСовский, однако, рейтинг можно добавить за слова "threesome" в песне и ассоциативный ряд в мозгу?
Персонажи: Джеймс Т. Кирк, Спок, МакКой.
Песня: Авива - Chinawoman (Michelle Gurevich)
Примечание: "Не виноватая я - оно само!" Я всегда скорее любил классику (old!married Sprik<3), но слова настолько замечательно легли на Триумвират, что пока я эту шалость не закончил, песня из головы напрочь не шла. Прошу не воспринимать слишком серьёзно)
Приветствую всех участников сообщества в целом и клипмейкеров в частности.
Очень нужна помощь человека, хорошо умеющего работать с "масками". (Желательно в Adobe Premiere Pro и Adobe After Effects, В этом случае, от меня дополнительная плюшка за последующее "разъяснение на пальцах"... " class="smile" />) Задача в общем - то не сложная, для человека набившего в этом руку, нужно сделать несколько не больших, не связанных между собой роликов продолжительностью в 3-7 секунд. Суть в том, чтобы из определённого фрагмента полностью удалить не нужную часть картинки и сохранить целостность нужной в движении. Моих познаний в работе с масками для поставленной мной же задачи увы не хватило.
Если кто-то возьмётся помочь, я разумеется объясню всё подробнее. Писать можно в коментарии под этой записью или в ЛС.
Идея ест мой мозг уже давно и основательно, и боюсь без вашей помощи, съест его с концами...
Ничто так не украшает мир, как возможность дорисовать его в своем воображении (с)
Название: Звездные капитаны: сквозь горизонт событий. Автор:Aleteya_ Фандом: Звёздный путь (ТОС) Категория: дружба, фантастика, драма, Hurt/comfort. Размер: миди Рейтинг: PG-13 Статус: в процессе Персонажи: Спок, Джеймс Т. Кирк. Предупреждение: ОМП, ОЖП Описание: У Вселенной странная логика. Но именно она позволяет ей иногда творить... чудеса? Примечание: Эта идея бунтовала в моей голове полгода кряду, пока я наконец не сдалась. Ели оно желает быть написано, оно должно быть написано. Kaiidh. Дисклеймер: Ни на чьи права не претендую.
Звездные капитаны из забытых легенд... Ткани мира, как старые шрамы, свой оставляют след. Потаенные струны сами вспомнят мотив, И если увидишь небесные руны, Поймешь - ты на верном пути.
Внутренний хронометр Спока, как всегда, был точен: их беседа длилась недолго, меньше стандартного часа (в 0,86 раза, если судить по изменившемуся положению звезд Парусов и Киля, ясно различимых сквозь сегментированный прозрачный купол лаборатории). Однако, если судить по внутреннему субъективному ощущению, разговор занял куда больше времени: слишком неординарными и парадоксальными были затронутые в нем темы, слишком острыми и неоднозначными в моральном плане, и – слишком сильно претендующими на его личную эмоциональную вовлеченность в проблему. Свен Хёглунд словно бы точно знал, кого приглашать… Любопытно, насколько его временный коллега на самом деле был осведомлен о степени его, Спока, возможной заинтересованности? – подумал вулканец. Вряд ли человек мог знать, насколько глубоко уходят корни этой истории с прыжком через червоточину… хотя общие контуры событий ему, конечно, известны. Возможно, еще и поэтому… Что ж, это скоро естественным образом выяснится, подумал Спок. Сейчас приоритетной важностью обладают другие проблемы.
Трехмерное голографическое изображение Гаммы II по-прежнему мерцало на фоне бархатной черноты стереоэкрана, напоминая то ли редкую драгоценность, то ли ядовитую медузу из южных земных морей. И, как и прежде, при взгляде на нее Спок ощутил явственное – и неясное – беспокойство. Словно бы он забыл то, что непременно следовало помнить, что-то, лежащее на самой поверхности, но, отделенное тончайшей пленкой бессознательного, недоступное разуму. Возможно, разум чистокровного вулканца отыскал бы причину, невольно подумал Спок – и мысленно усмехнулся. Он давно уже оставил в прошлом ощущение собственной неполноценности – и вот оно, снова напомнило о себе тонким досадным уколом… Нет, нелогично сейчас предаваться сомнениям! Скорее всего, обычный вулканец вообще отмахнулся бы от этой полу-мысли, основанной исключительно на интуитивных ощущениях. Он же, как наполовину человек, способен распознавать голос интуиции… хотя и не всегда способен его расшифровать. Но, как сотни раз показывал пример его капитана, как раз от интуитивных предчувствий отмахиваться ни в коем случае не стоило. От чего угодно – но только не от них. Вот и сейчас, задумчиво созерцая голограмму газовой спирали, Спок все яснее ощущал тревогу… нет, опасность. И исходила она именно от этой самой спирали. Из самого ее центра. Оттуда, где притаилась невидимая нейтронная соседка голубой звезды.
Все эти размышления заняли у Спока целых 0,894 секунды – и в следующий миг он, ничем не выдав внутреннего напряжения, поднял ладонь в таале, приветствуя своих соотечественников, присоединившихся к уже знакомой ему Гайе. Оба они – и мужчина, и женщина – были молоды, слишком молоды по вулканским меркам. Им бы Академию заканчивать, если бы Вулкан был… Если бы Вулкан был. Впрочем, дети Вулкана – были, и это уже стоило многого. Высокие, темноглазые и невозмутимые, они несли невидимое бремя своей боли с тем же хладнокровным достоинством, с каким совершали каждый шаг своей жизни, служа молчаливым примером и символом торжества логики над хаосом – пусть даже этот хаос и поглотил их родную планету. – Посол Спок. – Молодой вулканец, почти юноша, чуть склонил голову в жесте почтения. – Живите долго и процветайте. Мое имя Сувок. – Т'Паал, – лаконично представилась его стройная темноволосая соседка. – Живите долго и процветайте, посол. – Чуть помедлила и добавила: – Ваш опыт и знания будут неоценимы для решения нашей задачи. Спок мысленно улыбнулся: это был логичный вулканский вариант человеческого «Мы очень рады вас видеть». – Будем надеяться, что наша задача все-таки имеет решение, Т'Паал, – вмешался Свен откуда-то сзади. – Вам удалось расшифровать показатели? – Вулканцы не надеются, профессор, – невозмутимо ответила та. – Они… – …знают, да. Знаю. Ну так удалось? Вместо ответа девушка склонилась над консолью, набирая программу. Тонкие пальцы с нечеловеческой скоростью бегали по сенсорным клавишам, едва касаясь их, и это выглядело… почти красиво. – Изначально было очевидно, что линейная аналитика не даст результата. – Сувок подошел к экрану. – Уровень радиационного излучения гиганта перекрывает все, с чем нам приходилось сталкиваться до этих пор, и у нас объективно не было данных для проведения аналогии. Было ясно, что это не обычный пульсар, кинетическая энергия системы значительно превосходит расчетные показатели для обычной нейтронной звезды, кроме того, в радиодиапазоне она практически не видна. Мы предположили рентгеновский пульсар, и на основании этого строили рассуждение. Опираясь на фрактальную алгебру, Т'Паал вывела алгоритм, позволивший нам получить модель, с высокой долей вероятности близкую к реальности. – Методика дискретного анализа? – поинтересовался Спок. – Верно. – Т'Паал выпрямилась. – Мы рассмотрели Гамму II как систему дробной размерности, своего рода квазифрактал. Поскольку фракталы самоподобны, вывести их базовый код можно на основании минимального доступного для наблюдения элемента. Мы взяли за основу частоту и интенсивность радиационных флуктуаций звезды, и… – Она нажала на клавишу ввода: – …получили следующее. Черный экран рассекла тонкая, сложно переплетенная сеть линий, похожая на трехмерную паутину, густо опутавшую пылающий шар звезды – и из голубого плазменного облака стали медленно проступать четкие контуры. – Мы синхронизировали оптический, тепловой и радиационный спектры, – объяснила до этого момента молчавшая Гайя. – Для наглядности. – Она нахмурилась, сложив руки на груди. – И… вот. Изображение на экране приближалось, обрастая деталями: клочковатые светящиеся протуберанцы, вылетающие за границы спирального диска, темные пятна на призрачно-голубой плазменной атмосфере гиганта – и, самое главное: темная точка в центре воронки раскаленного газа, невидимая нейтронная звезда. – Уменьшаю масштаб, – негромко сказал Сувок. В его голосе, по-вулкански безупречно ровном, мелькнула призрачная тень напряжения. Фокус изображения на экране сместился, сконцентрировавшись на плазменном диске, медленно скользя по виткам пылающей спирали, все ближе и ближе к центру, пока, наконец, не уперся в темноту. – Сингулярность?.. – пробормотал Хёглунд. – Невозможно, показания изограв не… – Включаю оптический фильтр, – произнес Сувок.
Темнота на экране дрогнула…
– Поверить не могу… – пораженно выдохнул Свен. – Чтоб меня в квазар засосало! Это же…
…и из нее медленно проступил призрачно светящийся лиловый шар, опутанный тонкой сетью огненно-белых трещин. То тут, то там, сквозь них прорывались слепящие вспышки мертвенного, кажущегося холодным, огня.
– Магнетар! – Сузившиеся глаза профессора Хёглунда горели бледно-зеленым серебром нечитаемых эмоций – то ли восторга, то ли ярости, то ли того и другого одновременно. – Убийца планет! – Поразительно, – спокойно произнес Спок. В глубине его зрачков зажглись крошечные золотые искры.
Магнетар! Кошмар звездолетов, гроза обитаемых систем, монстр, способный уничтожить любую обитаемую планету с расстояния лунной орбиты. Редчайшая сверх-тяжелая электромагнитная звезда, равная черной дыре по гравитации и энергии, занимающая объем неизмеримо меньше Земли, она обладала магнитным полем, по диаметру превосходящим всю Солнечную систему. Давление внутри нее было столь велико, что пылающая плазма сжималась в твердую кристаллическую кору, панцирем охватывающую поверхность. Вихри ионизированных частиц, бушующие в недрах, то и дело прорывали ее, сотрясая звезду и выбрасывая в пространство потоки белого радиоактивного пламени. Ее излучение выжгло бы собственное магнитное поле любой планеты, легко открыв ее смертоносной радиации космоса. Ее чудовищная, разрушительная сила убила бы человека на расстоянии тысяч миль, просто вытянув из его крови все железо. Появление такой звезды рядом с обитаемыми секторами Галактики было несомненной опасностью. Встреча с ней для любого космического корабля – была приговором.
– Это… прекрасно! – тихо выдохнула Гайя. Спок приподнял бровь – но, переведя взгляд на голографическое изображение, мысленно согласился: звезда действительно была поразительно красива. Смертоносная, крайне опасная, на фоне бархатно-черного вакуума она походила на дорогой терранский аметист, пронизанный нитями серебряного электрического огня. И одно прикосновение к этой драгоценности убивало наверняка.
– Магнетар, – задумчиво повторил Свен, все это время не отрывавший глаз от трехмерной проекции. – Вот и скажи после этого, что у Вселенной нет чувства юмора. – Это осложняет нашу первоначальную задачу, – хмуро заметила Гайя. – Почему мы вообще не предположили подобного с самого начала? Ведь гамма-вспышки при сотрясениях твердой звездной коры не могли пройти мимо наших телескопов. – Перекрывающий радиационный фон голубого гиганта настолько велик, что полностью амортизирует флуктуации звезды-соседки, – ответила вместо шефа Т'Паал. – Несомненно, мы имеем дело с редчайшим феноменом среди бинарных систем, вероятность которого было невозможно логически предположить. – Да уж, наше чудовище хорошо замаскировалось, – усмехнулся профессор. – В первый момент мы, можно сказать, просто не поверили своим глазам. – Вы не поверили своим глазам, профессор. Вулканцы доверяют своим органам восприятия, иначе было бы нелогично. – Спасибо, что напомнила, Т'Паал. Кстати, язвить тоже нелогично. – Профессор Хёглунд, вулканцы не… – Да-да-да, я знаю. Они не. Так, продолжим. У вас уже есть предварительные данные, Сувок? – Да, профессор. Диаметр – 33,54 мили, масса – сорок пять солнечных, плотность – восемьсот миллионов тонн на кубический сантиметр, частота вращения – 34,5 оборотов в секунду, индукция магнитного поля… – вулканец чуть помедлил: – 1,24 биллиона Тесла. Гайя беззвучно выдохнула. Названная цифра казалась слишком нереальной, чтобы устрашать: представить такие чудовищные величины разум просто не мог. Магнитное поле Солнца составляло всего четыре десятых Тесла, красного гиганта Бетельгейзе, родного светила орионцев – около девяти целых. – И вправду чудовище, – хмуро заметил Свен. – Что вы скажете, посол? Вы предполагали этот вариант? – Скажем так, не исключал. – Спок не отрывал взгляда от мерцающей лиловой звезды. – Двойные Вольфа-Райе в высшей степени непредсказуемы, и от них можно ожидать феноменов, столь же интересных, сколь и опасных. Но до этого с магнетаром на практике мне встречаться… не приходилось.
Уже произнося эти слова, он снова почувствовал неосязаемую тень неправильности… искажения смысла. Он действительно никогда не исследовал магнетар в реальности, эти звезды слишком редки… но почему тогда интуиция настойчиво говорит ему иное? Он совершенно точно никогда не видел магнитную звезду из Гаммы II, но почему она… знакома ему? Плазменный шар, пульсирующий темным, фиолетовым светом, не давал ответа.
– Хотел бы я вживую увидеть хотя бы одного, кому приходилось, – с непонятной злостью процедил Хёглунд. – Ни один человек не сможет приблизиться к ней, даже если корабль выдержит. Проклятое железо в нашей крови… Спок обернулся, внимательно, остро смотря на собеседника. Но не сказал ничего. – Профессор, с учетом новых данных предварительный алгоритм событий в корне меняется, – ровно произнесла Т'Паал. – Общая кинетическая энергия системы увеличивается в разы, выходя далеко за предел Чандрасекара. С большой степенью вероятности можно утверждать, что мы увидим рождение черной дыры. – Так, – спокойно сказал Свен. – Мы имеем бомбу с зажженным фитилем. Фейерверк будет такой, что наши пока еще незнакомые соседи из других галактик будут иметь удовольствие им наслаждаться. – Наша задача – отклонить вектор этого фейерверка, – заметила Гайя. – Выполнима ли она сейчас?.. – Да, – ответил Спок. Взгляды всех в лаборатории обратились к нему, но никто не перебил его и не задал вопроса, позволяя продолжать. – Профессор Хёглунд посвятил меня в детали разработанного вами плана, и я могу сказать, что он весьма логичен. Разумеется, гарантировать успешный его исход невозможно – по не зависящим от нас причинам – но в данном случае благо большинства перевешивает вероятные риски. Сувок и Т'Паал согласно кивнули. Базовый принцип вулканской этики был для них неоспорим. – Нелогично отрицать, что это крайне сложная задача. Синхронизация столь большого числа факторов, уникальных и единичных самих по себе, с помощью единственного энергетического импульса должна быть математически сверхточной. – Но требуемого уровня точности будет достичь невозможно в силу огромного числа объективно индетерминируемых параметров коллапсирующей сверхновой, – бесстрастно заметила Т'Паал. Черты ее лица были отрешенно-сдержанными – слишком сдержанными даже по меркам вулканцев. – Все сопутствующие факторы будет просто невозможно просчитать с достаточной мерой определенности. – Значит, мы будем действовать с той мерой определенности, которая нам доступна, – невозмутимо ответил Спок, игнорируя откровенно нахмуренные брови соотечественников. – Посол, это не… – … Поскольку в некоторых обстоятельствах решения, безрассудные на первый взгляд, оказываются самыми логичными, – добавил он, наблюдая откровенно изумленный взгляд резко обернувшегося Сувока. – Вы рассуждаете совсем как человек, посол, – заметила Гайя. – Отнюдь. Я рассуждаю на основе личного опыта, и, поверьте, он дает мне на то вполне объективные основания. – Вам приходилось иметь дело со взрывающимися звездами? – В том числе. Однако перейдем к делу. У вас уже есть предварительные соображения, профессор? – Учитывая, что мы имеем под боком гигантский электромагнитный генератор, нам не придется тратить лишнюю энергию – это плюс. – Хёглунд невесело усмехнулся. – Но под тем же боком мы будем иметь клокочущий радиационный котел, в центре которого родится сингулярность. И если у кого-то есть соображения, как нам ее укротить, то я с удовольствием вас выслушаю, друзья мои. – Как возможно укротить хаос? – тихо сказала орионка. – Учитывая суммарную кинетическую энергию сверхгиганта и магнетара, джеты пронзят Галактику насквозь. – Наша задача – сделать так, чтобы они прошли мимо обитаемых зон Квадранта, – заметил Спок. – И хаос, о котором вы говорите, должен стать нашим союзником, а не противником. Вспомните вашу идею, профессор. – Использовать точку бифуркации как способ повлиять на систему? – Серебристые глаза Хёглунда хищно сверкнули. – Именно. И это будет фактически единственный шанс повлиять на нее. Причем высокий уровень кинетической энергии в этом случае играет нам на руку. Чем больше размер камня, балансирующего на краю обрыва, тем легче его столкнуть. Достаточно задать первый импульс, и дальше физические законы сделают все сами. – Что ж, – нахмурился профессор. – Отчаянные обстоятельства требуют отчаянных решений. Мы имеем естественный генератор сверхмощного электромагнитного излучения в виде магнетара. Если правильно произвести расчеты, то при минимальном изначальном импульсе тахионов система будет, скажем так, перепрограммирована. Электромагнитные волны войдут в резонанс с радиоволнами коллапсирующей звезды, ударная волна породит бозоны, являющиеся квантами темной материи. Те мгновенно распадаются, соприкасаясь с материей нашего континуума – но если в момент появления они попадут в тахионное поле, то породят энергетический выброс небывалой силы. – И наша задача – сделать так, чтобы он перекрыл инерцию сверхновой, – кивнул Спок. – Погасить одним взрывом другой? – Его собеседник сухо усмехнулся. – Это настолько отчаянно, что может сработать. – Должно, профессор. У нас нет запасных шансов. – Невозможно математически просчитать бифуркацию, – тихо сказала Т'Паал, доселе не вмешивающаяся в разговор. – Но возможно просчитать сопутствующие параметры. Кинетическую энергию взрыва. Траекторию гамма-вспышки. Дублирующую траекторию, на которую следует сместить гамма-луч. Интенсивность, частоту и вектор бозонного выброса, необходимого для перекрывания взрывной волны. – Параметры будут просчитаны, – лаконично ответил Сувок. – Я применю дискретную аналитику, чтобы коррелировать данные, – добавила Т'Паал. – А я перенастрою сенсоры на посекундный мониторинг частотных показателей, – подытожила Гайя. – Ибо, учитывая новую информацию, фейерверк может начаться в любую секунду. Да, и надо связаться с техническим отделом, пусть переводят тахионный генератор в режим полной готовности. – Какая у меня замечательная команда, а? – рассмеялся профессор. – Ею даже не надо командовать! – Как-то мне довелось слышать, что лучший лидер – тот, кто позволяет своим подчиненным действовать самостоятельно, – заметил Спок. – Полагаю, относительно вас это верно. – О, мне просто повезло с подчиненными, – беззаботно махнул рукой Свен. Потом, резко посерьезнев, обратился к ним: – Друзья, полагаю, мне не нужно говорить вам, что мы идем на отчаянный шаг? Фактически мы должны быть в любую секунду готовы к локальному апокалипсису. Кроме того… – Он помедлил. – Кроме того, мы сейчас действуем на свой страх и риск. В случае неудачи Федерация так просто этого не оставит, и вы должны понимать… – Профессор, – строго сказал Сувок. – Интересы большинства всегда превыше интересов меньшинства. Обстоятельства не имеют значения, важны жизни, которые мы можем – а значит, должны – спасти. – Это будет всего лишь логично, – невозмутимо закончила Т'Паал. – И потом… – Золотые глаза Гайи озорно блеснули. – Как можно пропустить такое шоу? Свен невесело рассмеялся, уронив лицо в ладони. – Ну, как я и говорил. – Его голос подозрительно дрогнул. – Просто замечательная команда! – Каждая команда достойна своего капитана, профессор, – негромко, обращаясь только к собеседнику, ответил Спок. И мысленно вздохнул. Люди! Самое сложное в них – то, что с ними бывает так просто…
Следующие сутки прошли под знаком тревожного ожидания. Гайя часами просиживала в лаборатории, а профессор Хёглунд – в своем кабинете, компьютеры аналитического отдела перезагружались уже в четвертый раз, явно уступая в скорости и выносливости суммарному интеллекту их пользователей. Коварная звезда молчала. Ее хорошо было видно с Хариты – даже без помощи телескопа. Яркая голубовато-белая точка, окутанная едва заметной дымкой, висела почти в самом зените, скрывая в коконе сверкающей плазмы свое смертоносное ядро. Она почти не мерцала – планетоид был практически лишен атмосферы, и звезды на его небе казались скорее крошечными яркими шариками, нежели поэтичными лучистыми каплями света. Звезды на небе Хариты выглядели так, как они обычно выглядели из космоса. Например… с борта звездолета. Поэтому сейчас, стоя под куполом смотровой площадки, Спок легко мог представить, что находится не на твердой поверхности, а в среде, куда более привычной – на корабле, где он прослужил почти половину жизни. Лучшую половину.
Спок любил смотреть на звезды – сейчас, на исходе отпущенных ему лет, пожалуй, даже больше, чем раньше. Созерцание прозрачно-черной бесконечности, пересыпанной огненным песком, успокаивало гораздо больше любых медитаций. Перебирая взглядом мерцающие точки, он мог бы назвать каждую по имени и припомнить ее личное досье – а иногда и любопытную, связанную с ней историю, когда-то занесенную в бортовой журнал корабля. Корабля, которого давно больше не было. Как не было и тех, кто являлся когда-то его душой. Сущностью. Живой легендой. И – для него – единственной командой Энтерпрайз. Споку приходилось иметь дело с Пикаром, и он находил его в высшей степени заслуживающим своего звания и должности лидером, достойным капитанского мостика флагмана Федерации. Но он не был Джимом. И новая Энтерпрайз была просто кораблем, носящим имя их Серебряной Леди. Не легендой – но тенью легенды. По крайней мере, в мыслях тогда уже посла Спока. В его мыслях существовала только одна Энтерпрайз. И у нее всегда был только один капитан. И только одна команда.
История запомнила их героями. Спок же помнил их – просто людьми. Людьми – со всеми их человеческими недостатками и достоинствами, которые просто выполняли свой долг, будучи верными себе в любой ситуации. Людьми, которые стали его друзьями. В эмоциональном, человеческом – и в вулканском, окончательном и неизменном, смыслах этого слова.
Спок невесомо провел кончиками пальцев по лицам на голофото, которое всегда носил с собой, чуть дольше задержав руку на центральной фигуре. Ему не нужно было видеть, чтобы воспроизвести в сознании каждое из лиц – с точностью до малейшей черты и малейшего оттенка голоса. Ему не нужно было изображение, чтобы помнить. Чтобы никогда не забывать. Люди живы, пока о них помнят – так, кажется, говорил доктор Маккой. Что ж, значит, эти шестеро живы до сих пор.
… – Потрясающе красиво, верно, Спок? – Джим откидывается на спину, разглядывая звездное небо. Здесь, на безымянной необитаемой планетке М-класса, оно как-то особенно великолепно. – Космос – удивительное место, загадочное, влекущее, опасное… здесь не соскучишься. Но помимо всего прочего, он дарит просто восхитительные зрелища. Красивее всего, что можно только себе представить, всего, что я когда-либо видел в своей жизни. И, да, я знаю, Спок, что это нелогично. – Ну отчего же. Красота мироздания есть зримое проявление его глубинной системной упорядоченности. И в данном контексте это, безусловно, логично. – О. Вы меня успокоили, мистер Спок. – Рад за вас, капитан. Адмирал Кирк давно уже не капитан, и они оба об этом знают, но иногда нужно совершить ошибку, чтобы сказать правду. – Знаешь, когда наступит мой черед… я бы хотел умереть там, среди звезд. Среди всей этой красоты. Джим говорит легко, почти беззаботно, даже, кажется, улыбается. Потом он замечает его лицо и улыбается еще шире. – Эй, брось, Спок, не надо так на меня смотреть. У каждого из нас приходит свой черед, это логично. – Логично, – суше, чем обычно, говорит он. – Но не… …неисправимо?... несправедливо?.. невыносимо?... – … но совершенно нецелесообразно. Сухой термин, до смешного неподходящий, настолько не соответствующий истинному смыслу, что он, этот смысл, становится виден как на ладони. Джим понимающе улыбается, легко, как всегда, читая непроизнесенное – и вновь переводит взгляд на звезды. А Спок… Спок как никогда остро ощущает чудовищно нелогичную несоразмерность их сроков жизни. Чудовищно… несправедливую. Такие, как Джим, заслуживают долгой жизни. Очень долгой. Но изменить что-либо они оба не в силах. Это несправедливо. И неизбежно.
…Спок всегда знал, что рано или поздно им придется расстаться. Для него это будет «рано», для его земных друзей – «поздно». И для обоих – навсегда. Люди живут почти втрое меньше вулканцев, и этот факт был беспощадно необратим. За годы дружбы с Джимом он научился почти успешно гнать от себя подобные мысли – хоть это и было так нелогично, так… по-человечески. Но вулканец в нем всегда знал, что настанет момент, когда истина предстанет перед ним во всей своей жестокой реальности. И от нее будет не уйти. В свете этого Спока давно уже не огорчало, что по причине смешанного генома ему предстоит прожить меньше, чем его чистокровным сородичам. Возможно, значительно меньше. В юности данный факт вызывал в нем логичное и объяснимое сожаление – мир представлял собой огромную перспективу научных изысканий, и было жаль потерять лишнюю сотню лет, которые могли бы быть посвящены активному познанию. Потом это стало… радовать его. Спок не мог сказать точно, когда. Впрочем, нет, мог – с того дня, когда пришло известие о трагедии на Энтерпрайз-В. И потом, когда раз за разом приходили аналогичные известия, сообщавшие об уходе друзей. Все, что было ему действительно важно и дорого, постепенно ушло в непроницаемую для логики бездну энтропии, за горизонт событий общей для всех живущих черной дыры, куда утекает время. Скоро и его черед. Наконец-то. Все это и так было слишком… долго. …Быть может, он еще раз успеет увидеть ночное небо над Новым Вулканом. Было бы неплохо…
– Любуетесь звездами, посол? – Негромкий голос разрушил тишину смотрового купола, возвращая мысли из прошлого в настоящее, но странным образом не раздражая. – Профессор. – Оборачиваться не требовалось: отточенное опытом чутье, как всегда, предупредило о личности собеседника до того, как он заговорил. – Ах, да… – тот смущенно прокашлялся. – Опять забываю, вулканцы же не любуются, они… – Отнюдь, – невозмутимо ответил Спок, скрывая улыбку. – Эстетическое восприятие мира – немаловажный аспект познания. Красота – это проявление высшей логики и целесообразности бытия. – Согласен с вами. – Человек запрокинул голову. – Никогда не понимал тех, кто считает космос пугающим и пустынным. Потрясающе красиво… – Да, профессор. – Ровный голос вулканца прозвучал на тон мягче, чем обычно. – Потрясающе… – Разве подобное зрелище может надоесть? – Свен поднялся на верхний ярус площадки, встал рядом. – Это чудо, чудо, доступное каждому – только взгляни. – Полагаю, многое зависит от того, кто и откуда смотрит, профессор, – медленно произнес его собеседник. – Важен контекст. – Верно полагаете, – усмехнулся тот, не отрывая глаз от россыпи сверкающих точек за стеклом. Точнее, от одной их них. Самой яркой, стоящей почти в зените. Спок проследил за линией его взгляда и понимающе поднял бровь, однако ничего не сказал. Он ждал, хорошо зная, что важные разговоры большинство людей обыкновенно предпочитает начинать издалека… – Думаю, вы уже поняли, что я не случайно позвал для участия в эксперименте именно вас, посол. …а меньшинство, очевидно, нет. Любопытно. – Полагаю, это было ясно, профессор. – Не совсем. То, что я говорил вам вчера… это все правда. Я действительно доверяю вам больше прочих возможных кандидатур. – Хёглунд помедлил. – И помимо этого мне крайне интересен ваш опыт, посол. Не как дипломата, а как ученого. Ведь вы, насколько мне известно, единственная персона, которой удалось пройти сквозь искусственную черную дыру и остаться в живых.
Спок внутренне напрягся. Интерес правительства Федерации к составу красной материи был весьма очевиден, и только дипломатическая неприкосновенность и жесткие законы Вулкана относительно этической допустимости некоторых спорных научных исследований не давали ему перейти в более радикальные действия. Не последнюю роль играл так же и тот факт, что каждый вулканец сейчас фактически был привилегированным гражданином как исчезающий расовый тип и, следовательно, не мог быть подвергнут никакой форме санкционного воздействия – даже с целью выведать сведения, чрезвычайно интересные для властей. Нет худа без добра, как в подобных случаях был склонен философски замечать лейтенант Монтгомери Скотт.
– Поразительная осведомленность, профессор, – сказал Спок вслух. – Насколько я знаю, эти данные являются закрытыми. – О, бросьте эти ваши дипломатические реверансы! – экспрессивно взмахнул руками тот. – Политика мне безразлична. Я ученый. Все, к чему я стремлюсь – это истина, или хотя бы максимальное приближение к ней. Меня интересуют наблюдения и факты, а не речи и переговоры. – Понимаю ваше научное рвение. Но, вероятно, я мало чем могу вам помочь. Пройти сквозь черную дыру, являясь материальным телом, и при этом остаться в живых физически невозможно. Такого способа нет. И нет никаких известных на данный момент законов физики, которые могли бы это опровергнуть. – Так значит, все это сплетни и домыслы относительно вас? – Отрицательно, профессор. Просто интерпретация фактов несколько искажена. Аномалия, через которую мне удалось пройти, являлась скорее червоточиной, нежели полноценной точкой сингулярности. Достаточно большой, чтобы в нее прошел корабль, но именно по той же причине крайне нестабильной. Она возникла спонтанно и продержалась всего несколько секунд, что делает эффективный анализ данного явления практически невозможным. – Вот как, – медленно проговорил Хёглунд. В его голосе не было предсказуемого разочарования – скорее, задумчивость. – Профессор. – Спок обернулся к собеседнику, испытующе смотря на него в упор. – Могу я в свою очередь задать вам откровенный вопрос? – Можете. – В светло-ледяных глазах мелькнуло что-то похожее на холодную улыбку. – Думаю, что догадываюсь, о сути этого вопроса… но озвучьте его. – Вы не просто намеревались провести опыт по созданию поля антивремени. – Прозрачная темнота вулканского взгляда стала рентгеновски-жесткой. – Вы намеревались провести его на себе. Если Свен Хёглунд и был ошеломлен, то длилось это меньше секунды. – Что ж. – Он рассмеялся коротко и сухо. – Полагаю, мое замечание относительно железной человеческой крови выдало меня, так сказать, с потрохами. Я не сумасшедший, посол, – добавил он совершенно серьезным тоном. – И, поверьте, я знаю, что шансов выжить в зоне стабильной пространственно-временной сингулярности у меня нет… не будет. – Логично, – приподнял бровь Спок. – Но вы не из тех, кого это испугает или остановит. – Я? – Хёглунд усмехнулся, едва не с горечью. – Я – нет. Только не хотелось бы, чтобы моя команда пострадала. Я отвечаю за них, понимаете. – Понимаю. – И еще именно поэтому я позвал вас. В случае успеха моего… эксперимента вы могли бы засвидетельствовать, что они не несли ответственности за случившееся. Чтобы не возникло проблем с властями. – А как насчет проблем с совестью, профессор? – Что? – Профессор, – мягко сказал Спок. – Нежели вы думаете, что в случае критического развития событий ваша команда, будучи формально освобождена от ответственности, в действительности сложит ее с себя? – Он помедлил, потом еще мягче, совершенно человеческим тоном добавил: – Они не смогут бездействовать, отпуская вас на верную гибель. – Это был бы мой выбор, – упрямо нахмурился Свен. – Не только ваш. От вас зависят люди, которые вам преданы. Вы являетесь для них примером. Вы отвечаете за них. – И вот поэтому мне и нужны вы, посол, – сверкнули светлые глаза. – Вы сможете все им объяснить. Вас они поймут. – То есть вы отводите мне роль… как это говорят люди… адвоката самоубийцы? – Самоубийцы в них не нуждаются, – поморщился человек. – Им все равно. Но я – не самоубийца. Мной движет иное. – Стремление к истине? – К истине? – Свен рассмеялся, и этот смех был почти страшен. – Нет, посол. Скорее… скорее, это надежда. – Вырваться из одномерной стрелы времени? – Нет, посол. Остановить ее. Обратить ее вспять. Эхо сказанных слов разбилось о купол – и осыпалось секундами тишины, звонкой, как крик. – Профессор, – медленно произнес Спок. – Это безрассудство. Тот усмехнулся – странной, жесткой, почти воинственной усмешкой. – Посол. – Тихий голос человека резал, как бритва. – Знаете ли вы, каково это – когда вам нечего больше терять? Вулканец помолчал, отсчитав два вдоха. – Да, профессор. Знаю. В его лице не дрогнула ни одна черта, и глаза оставались все такими же невозмутимо-спокойными… но, заглянув в них, Свен Хёглунд замер. Там тлела глубокая, бездонно-черная, припорошенная отраженными звездами скорбь. – Да, вы знаете, – прошептал он. – Вы – знаете. И невольно вспомнил услышанные когда-то слова о том, что скрытые под панцирем логики эмоции вулканцев на самом деле настолько сильны, что землянам невозможно их ни представить, ни вынести. – …Но я не разделяю этого утверждения, профессор. – Спок чуть приподнял бровь. – Не бывает таких ситуаций, когда терять нечего. – Знаете, – Свен пораженно покачал головой. – Вы не устаете меня удивлять. Кстати, люди с вами вряд ли согласились бы. – Не думаю. Это вопрос контекста. – Его собеседник смотрел прямо на него своими странными, непроницаемыми, тепло-серьезными, почти человеческими глазами. – Даже когда вы теряете самых дорогих в своей жизни существ… родных, друзей – вы не теряете себя. У вас остается долг, который следует выполнять и честь, которую не следует терять. – Ради чего, посол Спок? – беззвучно произнес Свен. – Ради памяти, – ни секунды не медля, последовал ответ. – Ради памяти об ушедших, воплощением которой вы являетесь. Ради того, чтобы не запятнать эту память малодушием и бесчестием. Ради этого стоит жить – и жить достойно, профессор. – Достойно, вот как. – Хёглунд отвернулся, разглядывая нависшее над каменной пустыней небо. – Достойно. Очень… вулканский ответ. – Нелогично было бы ожидать иного, профессор. – Да, наверное. – Человек сухо улыбнулся. – Ведь ваша раса даже со смертью умеет справляться, так? – Вы имеете в виду вулканскую практику сохранения катры? Разочарую вас: она никоим образом не является победой над смертью. – Вот как? – Свен оживился. – Вы удивляете меня. Я всегда считал, что сохранение катры – это вид бессмертия. – Распространенная ошибка. Это всего лишь сохранение интеллекта. Знаний. Опыта. Но не личности… кроме редких, исключительных случаев. Исключительных настолько, что они даже среди нашего народа считаются чем-то… близким к чуду. – Вот как? И вам приходилось наблюдать подобное чудо? – Да, профессор. – Вулканец помолчал. – Приходилось. Один раз. И… скорее всего, больше он не повторится. – И одного раза было бы достаточно, – с затаенной страстью проговорил Свен. – И ради него одного стоило бы бороться со всем миром – и победить. Спок вздохнул. Глубоко и устало, по-человечески не скрывая этой усталости. Маска логики сейчас была ни к чему. – Профессор Хёглунд, – сказал он. – У многих из нас есть те, кто ушел безвозвратно. Те, кто был нам настолько близок, что за их возвращение мы были бы готовы отдать что угодно. Однако то, что делает нас индивидуальностью, то, что составляет нашу суть, лежит вне сферы, доступной логике. Чтобы сохранить ее, потребовалась бы матрица иного уровня сложности, приближенная к уровню сложности Вселенной, пожалуй… – Или души? – Что, простите? – Души. И памяти. Того, что делает людей людьми. Вы, вулканцы, способны сохранить и перенести катру одного из вас в сознании другого – а мы… нам остается лишь память. Не здесь, – он показал на голову. – А здесь, – коснулся сердца. – Чаще всего она не приносит ничего, кроме боли… но ничем человек так не дорожит, как ею. Свен Хёглунд обернулся, смотря в упор. Тусклые звездные лучи преломлялись в его радужках зеленым перламутром. Ярким. Живым. – Знаете, посол, один древний писатель Земли как-то сказал, что вся человеческая жизнь – это вечный протест против «никогда». И это так. Мало что есть такого, чего не совершишь, чтобы снова увидеть – хотя бы на миг увидеть! – дорогое тебе существо, бесследно ушедшее во тьму, которой мы тысячи лет придумываем имена, но так и не поняли ее сути. А если есть надежда… призрак надежды или даже только насмешливая тень его – нет таких преград, какие не смог бы преодолеть – и нет такой цены, которую не решился уплатить за это. Таковы люди.
Спок смотрел в серо-зеленые глаза своего собеседника – и видел другие, золотисто-карие, потемневшие от усталости, обведенные темными кругами и непривычными морщинами скорби. Видел багровое небо и летящий на горячем ветру песок Вулкана – и стоящих на этом песке шестерых землян, без сожаления пожертвовавших всем, что у них было, чтобы его спасти.
«Джим… Тебя зовут… Джим?!»
– Не только люди, профессор, – сказал он, переводя взгляд на колючие звезды. – Не только люди.
… – Как думаешь, Спок, это все когда-нибудь кончится? – Это все, капитан? – Ну, это все. – Джим неопределенно жестикулирует ладонью вдоль экрана обзорной палубы. – Звезды, галактики, туманности… Вся эта красота. – Вулканцы традиционно придерживаются инфляционной теории вселенной, согласно которой пространство поступательно расширяется, а время движется в направлении энтропии и снижения разницы энергетических потенциалов. – Спок чуть поводит бровью. – Когда угаснут последние флуктуации и испарятся последние черные дыры… – Да, да, я все это знаю, – машет рукой Кирк. – Мы в Академии это проходили. Правда, как одну из теорий… были и другие. – Эта наиболее логична, Джим. – Наверное. – Он оборачивается, глаза его улыбаются, не насмешливо, а так, как умеет только он – будто приглашая улыбнуться вместе с ним. – Но она несколько… печальна, верно, Спок? – Печальна, капитан? – Спок недоуменно поднимает бровь. – Научная теория не имеет отношения к эмоциям, это не… – Нелогично, знаю, – Джим запрокидывает голову к черному небу, преломленному графеновым стеклом иллюминатора. – Но люди нелогичны, им всегда хочется верить, что однажды погасшие звезды вспыхнут вновь… ну, или на их место придут новые, столь же яркие. Что вот это вот все… – он обводит забортный космос рукой, – …никогда не кончится. – Это противоречит известным законам физики, Джим. – Голос вулканца становится неуловимо мягче. – Хотя не стану отрицать, что это был бы… предпочитаемый вариант. – Что мы знаем о законах вселенной, Спок? – пожимает плечами тот. Глаза его блестят, а на губах блуждает легкая улыбка, от чего оно кажется совсем мальчишеским… и одновременно мудрым. – То, что они существуют. – Спок улыбается в ответ – одними глазами, но Джиму достаточно этого, чтобы понять и заметить. – Существуют, – усмехается он. – Но, возможно, существуют и другие, которые мы еще не открыли. – Это не только возможно, Джим, – замечает Спок. – Это неизбежно. Впереди еще много неизведанного. Как сказал бы доктор Маккой… – Он чуть медлит, и только очень хорошо знающие его люди могут прочесть в краткой паузе тонко рассчитанную смесь симпатии и иронии. – Как сказал бы доктор Маккой, на наш век хватит. – Да уж точно! – Короткий фыркающий звук. – И неоткрытых звезд на наш век тоже хватит, верно, коммандер? – Безусловно, капитан. – А вы авантюрист, мистер Спок, а? – Глаза Джима откровенно смеются. – Это всего лишь логичное стремление к познанию мира, капитан. – А, конечно. Да. Логичное стремление. Я понял. Джим не смотрит в его сторону, но Спок точно знает: он улыбается.
…Вулканец закрыл глаза, усилием воли стирая стоящую перед мысленным взором картину. Стирая улыбку, отразившуюся в смотровом стекле больше сотни лет назад – и навсегда отпечатавшуюся в памяти. И навсегда исчезнувшую из реальности живых.
– Он погиб на Вулкане? – неожиданно спросил Свен. Спок обернулся чуть резче, чем обычно, и вопросительно поднял бровь. – Ваш друг. – Странные светлые глаза смотрели в упор, внимательно и остро. – Тот, о котором вы думаете, когда смотрите на звезды. Спок позволил себе молчание длиной в один вдох. – Профессор, – медленно начал он. – Прошу меня простить, но я… – Нет-нет, это я прошу простить! – неожиданно перебил тот и досадливо махнул рукой. – Ничего я не смыслю в том, что можно говорить, а что нет! Гайя часто говорит, что я разбираюсь в вопросах такта примерно так же, как каменные хорты в земном балете. – У каменных хорт есть множество других преимуществ, – невозмутимо заметил Спок. – Но они точно не задают вопросы невпопад, – усмехнулся человек. – О, ладно. Я не должен был этого спрашивать, это было грубо. Забудьте. – Ваше последнее утверждение нелогично. – В голосе Спока звучало истинно вулканское бесстрастие. – Но я понимаю, что вы хотите сказать, профессор. И… вы вовсе не были грубы, просто ваш вопрос… ваш вопрос удивил меня. Свен обернулся, смотря на собеседника ясно и пронзительно. – Понимаете, я ученый. Я лишь наблюдаю и делаю выводы. И когда я вижу истину, я просто озвучиваю ее, и все. И, как правило, не ошибаюсь. Но вот по части эмоций я осторожен как гиппопотам. Хотя опять простите, Сувок мне объясняет, но я никак не уясню… У вулканцев же нет эмо… – На самом деле есть, – неожиданно для себя сказал Спок. – Просто наша раса в совершенстве научилась их контролировать. Впрочем… – … от этого они никуда не исчезают, – усмехнулся профессор. – Понимаю. Спок вежливо кивнул – и замер, заметив выражение лица собеседника.
Свен не смотрел на него, он смотрел на звезды. И было в его взгляде столько света и горечи одновременно, от которых уже немолодые его черты казались почти юными – и парадоксальным образом очень старыми. В его взгляде отражалась память, видимая лишь ему одному.
– Её звали Марселин. – Голос человека звучал необычно тихо и мягко. – Марселин Гаррель, дочь математика Гарреля, того, что вывел полидетерминантные алгоритмы расчета фрактальных структур, ну, вы знаете. Она была француженкой до мозга костей. Обожала музыку и Париж. – Профессор улыбнулся, смотря сквозь черное небо в ему одному видимую даль. – Она ничего не понимала в математике. Смеялась, что не отличает косинус от котангенса. Она училась на ксеномедика, а я в то время был аспирантом, уже готовил диссертацию к защите… Мы мечтали работать вместе, на одном из исследовательских кораблей. – Он помолчал, потом очень спокойно добавил: – Она проходила ординатуру на Кельвине.
Воцарившаяся тишина была такой глубокой, что, казалось, было слышно, как звездные лучи шуршат о палладиевое стекло. Лучи их, прошивая тонкую сверхпрочную поверхность, кололи зрачки.
– Самое забавное знаете что? – спустя несколько минут сказал Свен. – Та спасательная операция считается одной из самых удачных за последнее столетие. Погибло всего одиннадцать пассажиров из восьмисот. Согласно статистике, потери ничтожны. – Одиннадцать утраченных жизней, – медленно проговорил Спок. – И потеря каждой из них разрушила чей-то мир. Математика бывает весьма жестока, верно, профессор? Тот издал невнятный звук – то ли сухой смех, то ли кашель. – Знаете, слышать такое от уроженца Вулкана… прямо скажем, несколько странно! А как же это ваше «благо большинства превыше блага меньшинства…»? – Или одного. – Темно-карие глаза, не отрываясь, смотрели на звезды. – Это основа логики и нравственности нашей расы. И это хороший принцип, но иногда… у него бывают исключения. Иногда благо одного оказывается важнее блага большинства. Иногда жизнь, отданная в уплату за жизни других, оказывается незаменима и бесценна. И никакая логика не может возместить ее потерю. Свен Хёглунд обернулся, вглядываясь в непроницаемые черты собеседника, словно видел их впервые. – Не сочтите за дерзость, но вы все-таки очень необычная личность, посол Спок. Эти ваши слова… их скорее услышишь не от вулканца, а от человека. На сухих, плотно сжатых губах мелькнула почти-усмешка – и бесследно погасла в глазах. – Я и есть наполовину человек, профессор. Было бы нелогично с моей стороны не признавать этого.
Свен покачал головой… но ничего не ответил. Из-за горизонта, там, за стеклом купола, медленно выползло тусклое солнце Хариты. Сероватые отблески мертвого белого карлика легли на лица обоих призраками света, не освещая почти ничего.
– Он погиб не на Вулкане, – внезапно сказал Спок. – Это случилось много лет назад, и в… других обстоятельствах. Он не был вулканцем. Он был с Земли. – Вот как, – медленно проговорил Хёглунд. – Это многое объясняет. – Он помолчал. – Трудно с нами, верно, посол Спок? – Что вы имеете в виду, профессор? Тот обернулся. Светлые глаза блестели холодно и ясно, как твердые стеклянные шарики. – Мы так нелогично мало живем, верно? Трудно иметь нас в друзьях. Спок отсчитал три удара сердца. Помолчал. – Я бы так не сказал, профессор, – ровно заметил он. – Эта дружба была самой естественной составляющей моей жизни. И одновременно самой уместной и важной. Самой… правильной. – Правильной… – задумчиво повторил Свен, словно пробуя слово на вкус. – Правильной, вот как… Он отвернулся, отошел к стеклянной стене купола. Помолчал. – Вы сказали мне, что время нельзя повернуть вспять, посол, – произнес он, не оборачиваясь. – А… если бы вы могли вернуть вашего друга? Спасти его? Вы и тогда не попытались бы?.. Спок выдохнул резко, как от удара. – Можете не озвучивать ответ. – Свен не шевелился – темный силуэт на фоне слабо мерцающих звезд. – Мы оба его знаем, не так ли? – Мое желание… – Слова казались сухими, тяжкими, как камни, с трудом проталкивающиеся сквозь горло. – Мое… приятие или неприятие случившегося не имеет решающего голоса в общей линии событий. – А ваш друг? – Человек чуть повернул голову. – Он ответил бы так же? В этот раз выдохнуть не получилось. Дистиллированный кислород обжег гортань и песком осыпался в легкие, отозвавшись фантомной болью где-то под ребром.
… «Простите, мистер Спок. Вы подходите лучше»…
… «Эдит Келлер должна умереть, Джим»…
… «Не горюйте, капитан, это логично. Благо большинства важнее…»
– Да. – Голос вулканца звучал безжизненно-ровно. – Он ответил бы так же. – А если бы речь шла о спасении вашей жизни? Спок молчал. Долго. Секунды тянулись, и каждая была, как шаг по углям. – Полагаю… данный ответ также не нуждается в озвучивании, профессор, – сказал он наконец. – Да, – кивнул тот. – Я так и думал. Потом развернулся, собираясь уходить, сделал шаг… и остановился, передумав. – Посол Спок, – оглянулся он. – Я знаю, что высказанные мной мысли чудовищно нелогичны с вулканской точки зрения. Я знаю, что подобное могло придти в голову только человеку, и притом не самому рассудительному. Но сейчас я обращаюсь не к вулканцу – к человеку. Прошу вас, не отвергайте эти идеи как безрассудные. Не отказывайте в праве голоса вашей второй половине. Не отказывайте себе в праве на надежду. – Он помедлил. – И… вашему другу. Почему-то мне кажется, что он бы согласился на подобный опыт. По крайней мере, попытался бы. – Он – попытался бы. – На сухих губах мелькнула бесцветная полуусмешка. – И, скорее всего, довел бы дело до конца. – Знаете, – медленно произнес Свен. – Я начинаю сожалеть, что нам не довелось познакомиться. Судя по всему, он был замечательным человеком. – Да, – просто сказал Спок. – Хотя странно, что, не зная его, вы так легко делаете выводы. – Я знаю его, – возразил его собеседник. – Потому что знаю вас. Потому что вижу его отражение в ваших глазах. Он словно бы… до сих пор стоит у вас за плечом. – На самом деле это я чаще всего стоял за его плечом, профессор, – ответил Спок. – Он был моим капитаном. И моим другом. – Был и остался, верно? – не глядя на него, усмехнулся Свен. – Верно. – Спок поднял глаза к звездам. – Был и остался. Навсегда.
Навсегда, Джим.
------------------ Примечания.
*Фракталы - понятие из высшей математики, графики структур, отражающих живые природные процессы. Потрясающе красивые штуки, кстати.
**Магнетары существуют в реальности. Это очень редкий тип звезд, и живут они недолго.
***Кварковые звезды также существуют. Они еще тяжелее и плотнее, чем магнетары, и еще реже встречаются. Настоящая экзотика.
****Древний земной писатель также существует в действительности) Это Иван Антонович Ефремов.
Ничто так не украшает мир, как возможность дорисовать его в своем воображении (с)
Название: Звездные капитаны: сквозь горизонт событий. Автор:Aleteya_ Фандом: Звёздный путь (ТОС) Категория: дружба, фантастика, драма, Hurt/comfort. Размер: миди Рейтинг: PG-13 Статус: в процессе Персонажи: Спок, Джеймс Т. Кирк. Предупреждение: ОМП, ОЖП Описание: У Вселенной странная логика. Но именно она позволяет ей иногда творить... чудеса? Примечание: Эта идея бунтовала в моей голове полгода кряду, пока я наконец не сдалась. Ели оно желает быть написано, оно должно быть написано. Kaiidh. Дисклеймер: Ни на чьи права не претендую.
Звездные капитаны из забытых легенд... Ткани мира, как старые шрамы, свой оставляют след. Потаенные струны сами вспомнят мотив, И если увидишь небесные руны, Поймешь - ты на верном пути.
Снова окунуться в привычную научную атмосферу оказалось неожиданно приятно. Это напоминало о лучших годах жизни, посвященных открытию новых миров, изучению бесконечно непознанной Вселенной. Тонкое позвякивание сенсоров, успокоительно-мерное гудение стабилизирующих полей, тихое, на грани слышимости, шипение вентиляционных и охладительных систем… Если закрыть глаза и приказать логике молчать, то на секунду можно представить, что он сейчас у себя в научном отделе на бесконечно далекой Энтерпрайз.
… Ровный, размеренный ритм исследовательской лаборатории, логичная, сдержанная и по-рабочему сосредоточенная обстановка, тихие, скупые фразы понимающих друг друга с полуслова коллег, проработавших вместе достаточно долго, чтобы превратиться в единый слаженный организм. Привычная и деловая суета на мостике во время дежурства смены альфа, едва слышные перешептывания рулевого и навигатора за пультом управления – опять нарушают устав… «…Вам никогда не говорили, что вы чудовищный зануда, вы, компьютер с ушами?» Привычные подколки начальника лазарета… … и привычные улыбки хозяина капитанского кресла. «Партию в шахматы, мистер Спок?»
– …сол Спок? Вы о чем-то задумались? Он открыл глаза, стремительно возвращаясь на сто с небольшим лет вперед – в то же время, но не того же мира. – Вовсе нет, профессор. Просто анализирую эмпирические впечатления. Они довольно любопытны. Спок говорил совершенно искренне: посмотреть было на что. Внутренние помещения обсерватории явно свидетельствовали о влиянии инопланетных технологий – при общей типичности архитектуры скругленные углы и перламутрово мерцающее, рассеивающее свет покрытие стен не принадлежали к технологиям Федерации. – Базу начали строить авиорцы. – На лице профессора появилось выражение, похожее на гордость. – Специально для изучения Гаммы II. Они постоянно наблюдают за звездой уже около сотни лет, и, надо сказать, та внушает им серьезное беспокойство. Оно и понятно: мало кому понравится иметь поблизости бомбу с часовым механизмом. Спок сдержанно кивнул, мысленно воспроизводя данные. Авиор, Эпсилон Киля, представлял собой редчайший тип бинарной системы, сбалансированной достаточно, чтобы иметь обитаемые планеты. Двойная сине-оранжевая звезда подходила к финалу своего существования, и являлась домом для высокоразвитой и древней, однако довольно замкнутой цивилизации, предпочитающей политический нейтралитет. Было ясно, что только критические обстоятельства могли заставить их пойти на контакт с Федерацией и даже, вероятно, предоставить ей часть своих технологий, в обмен на… что? – Взрыв сверхновой будет катастрофой для этого сектора Галактики, – словно отвечая на его мысли, продолжал Хёглунд. – В созвездии Парусов нет обитаемых систем, но волна нейтрино и гамма-излучения дойдет до Киля, Разумеется, при достигнутом техническом уровне это их не погубит, но нервы потреплет изрядно. Кроме того, они боятся худшего… – Гамма-всплеск? – Одно удовольствие иметь с вами дело, посол! – Свен экспрессивно взмахнул руками. – Вы, как настоящий ученый, все понимаете с полуслова! Да, именно гамма-всплеск. Если дойдет до этого, то все звездные системы, стоящие на его пути в радиусе Галактики будут уничтожены… Спок молча кивнул. Джеты – вспышки гамма-лучей, выходящие вдоль оси вращения коллапсирующей звезды – были своеобразным воплем предсмертной агонии, сотрясающим пространство на протяжении миллионов парсек. Подобно смертоносным копьям, они пронзали вакуум, сжигая все на своем пути. И звезды Вольфа-Райе порождали их наиболее часто. Всем астрофизикам Квадранта была хорошо памятна WR-104 Стрельца, коллапс которой двести лет назад породил гамма-вспышку такой силы, что через расстояние восьми тысяч световых лет она достигла Земли, где тогда как раз подходил к концу двадцать первый век. Смертельный луч ударил по планете, выведя из строя энерго- и информационные системы, разрушив озоновый слой, вызвав глобальные перемены климата – и практически поставив человеческую цивилизацию на грань уничтожения. – … хорошо еще, что лучи настолько узки, – продолжал тем временем профессор. – Учитывая ось вращения голубого гиганта из нашей двойной, они пройдут мимо самого Авиора и ближайшего к нему обитаемого Бриллиантового Скопления. Зато попадут прямо в центр туманности Гомункул, если вы понимаете, о чем я. – Эта Киля, потенциальная сверхновая в центре Гомункула. – понимающе кивнул Спок. – Фактически попадание в нее гамма-джета приведет к коллапсу с образованием черной дыры. – … Именно. Как раз рядом с Гомункулом расположено крупное скопление с множеством обитаемых систем, подпадающих под Первую Директиву, и они серьезно пострадают. Ну а Авиор второй на очереди – отраженная волна пойдет к нему. Потому они вступили с нами в контакт, запросив помощь. – Их решение логично, – согласился Спок. – Но вряд ли Федерация будет в силах произвести эвакуацию сразу стольких обитаемых планет, тем более, доварповых цивилизаций. Из чего я заключаю, что вы нашли другой метод, довольно рискованный и спорный, и хотите проверить его с помощью взгляда со стороны. – Все время забываю, насколько быстро думают вулканцы, – добродушно усмехнулся профессор. – Все так. Мы действительно разработали способ… почти авантюрный, надо сказать, но выбора у нас нет. Безрассудный выход из ситуации лучше, чем никакого выхода вообще. – Не могу не отметить, что это логично. – … но буду честен, я пригласил вас не по этой причине, посол. – Свен Хёглунд остановился, пристально вглядываясь в собеседника. – Технологии авиорцев, предоставленные ими для исследований, дают шанс параллельно произвести опыт куда более смелый и безумный, чем тот, который мы задумали для спасения обитаемых систем Киля. – С вероятностью 94,3% могу предположить, что он связан с метаморфозами пространственно-временного континуума, не так ли, профессор? Тот рассмеялся. – Вы точно не читаете мысли? Да, да, знаю, что это не так. У меня в группе двое вулканцев, я знаю о ваших табу насчет неприкосновенности чужого сознания. Это была просто шутка, посол. – Я так и подумал, профессор. – …но, в самом деле, ваши умозаключения иногда просто граничат с волшебством! Вы не читали Конан Дойля, нет? Древний земной писатель. Главный герой его рассказов был бы вам очень близок по духу… – Уверяю вас, никакого волшебства, профессор. Элементарная дедукция и логика… я сказал нечто смешное? – Нет-нет, это наши земные культурные странности. Не обращайте внимания. Идемте, я покажу вам центральную лабораторию, чтобы вы смогли, так сказать, увидеть всю картину собственными глазами.
Полукруглое помещение лаборатории носило, если можно так выразиться, еще больший отпечаток инопланетности. Плавные, мягко изгибающиеся контуры разделенных на сегменты стен постепенно перетекали в полукупол, незаметно становясь все более прозрачными и изящно смыкаясь над головой практически невидимыми лепестками, сквозь которые четко просвечивали очертания созвездий. (Удивительная технология, мимолетно подумалось Споку, мистер Скотт многое бы отдал, чтобы ее разгадать). Стандартные сенсорные панели, экраны и датчики смотрелись среди этой криволинейности несколько… эклектично. В динамиках еле слышно шуршало и потрескивало – хорошо знакомые звуки космоса, ровные и успокаивающие, как шум песчаной бури на Вулкане или шелест земного океана, который, помнится, так нравился Джиму. – Нелюдимые парни эти авиорцы, куда хуже ваших собратьев, извините, посол, – заметил Свен. – Но технологии у них блестящие: если бы не их оборудование, вряд ли бы мы узнали и смогли то, что знаем и предположительно сможем сейчас. – Предположительно? – приподнял бровь Спок. – О, ну вы же знаете, что такое Вселенная. Как только вам покажется, что вы хоть что-то начали в ней понимать, она тут же преподносит вам что-нибудь восхитительно необъяснимое. Тем она, собственно, и прекрасна. Никогда не дает заскучать. – Вулканцы не скучают, профессор. – В глубине темных глаз мелькнули мгновенные искры – и исчезли. – Наша философия говорит, что пределы познания безграничны. Чем больше мы постигли, тем больше неизведанного открывается перед нами. Процесс бесконечен. – Да… вот только жизни, к сожалению, это несвойственно. – В бодром голосе Свена Хёглунда сквознули неожиданно жесткие нотки. – Впрочем, незачем сейчас об этом… Пора познакомить вас с моей, так сказать командой. – Он оглянулся. – Гайя, девочка, ты здесь? – Очевидно, я здесь, профессор, – прожурчало из дальнего конца лаборатории. Зеленокожая Гайя, грациозная и ненамеренно-красивая, как и все орионки, выглянула из-за боковой консоли. – И вовсе незачем так кричать. Это создает помехи для звуковых сенсоров. Мне пришлось их заново перенастраивать. – О, ладно, потом будешь ворчать. У нас гость. Посол Нового Вулкана Спок любезно согласился принять участие в нашем рискованном опыте. Посол, это Гайя, наш астрофизик и по совместительству инженер. Девушка выпрямилась, откинув со лба короткую рыжую прядь. Ярко-золотые кошачьи глаза скользнули по высокой фигуре вулканца, став сосредоточенными, ироничными и ясными. – Рада приветствовать вас, посол. – Она сложила пальцы в безупречно изящном таале. – Живите долго и процветайте. – Никогда не понимал, как она это делает, – беззвучно вздохнул Хёглунд с явственными нотками зависти в голосе. – О, я брала уроки у Т'Паал. – улыбнулась та. – Ничего особенно сложного на самом деле. – Т'Паал и Сувок, ваши соплеменники, – обратился к Споку профессор. – Математическая топология и аналитика. Но сейчас они заняты компьютерным моделированием процесса коллапса нашей сверхновой в лаборатории номер четыре. Обещали закончить через полчаса. – Через четырнадцать целых и пять… нет, уже две десятых минуты, профессор. Сувок связывался со мной перед вашим приходом, – невозмутимо поправила орионка. – Вулканцы не обещают, они дают точную информацию, не требующую дополнительных подтверждений. – Вижу, вы хорошо знакомы с менталитетом нашей расы, мисс Гайя, – заметил Спок. – Что есть, то есть. – Девушка усмехнулась. – Иногда с вами бывает… непросто общаться, уж извините, посол. Но зато очень удобно работать. – Что есть, то есть, – скопировал ее интонацию Спок. – Ушам своим не верю! – Девушка пораженно рассмеялась. – Вы умеете шутить?? – Я умею выстраивать логичные и эффективные коммуникации с эмоциональными представителями других рас, мисс, – невозмутимо ответил тот. – Гайя, ты опять… – страдальчески протянул Хёглунд. – Хватит уже проявлять свое остроумие. Лучше покажи, что у нас есть на сегодняшний день. Появились новые данные, пока меня не было? – Только подтверждающие. – Та мгновенно перестроилась на профессионально-собранный тон. – Включаю аудиальную обработку радиосигнала. Небольшая девичья ладонь привычным жестом скользнула по консоли – и замкнутое пространство лаборатории распахнулось, наполнившись звуками, искрящимися и прозрачными. Вселенная жила, дышала и переговаривалась тысячами голосов – Спок мог бы расшифровать каждый из них и рассказать его историю, все они были знакомы и близки ему: это были голоса дома. Далекий, ровный гул реликтового излучения был канвой, в которую вплетались бесчисленные и беспокойные ноты: мягко и умиротворяще, словно трибблы, урчали звезды, где-то на заднем плане протяжно, как киты, пели квазары, невидимые черные дыры шелестели водоворотами, методично всасывая пространство, монотонно постукивали пульсары, резкие, визжащие тона звездного ветра неприятно царапали слух подобно песчинкам, скребущим по стеклу… Все эти совершенно разнородные звуки удивительным образом сплетались в гармоничную симфонию, странно притягательную, переливчатую и тревожную. Солистом этой симфонии, бесспорно был фантастический PSR J0835-4510 – пульсар Вела, или Поющий Пульсар, как его окрестили астрофизики. Его четкий, сложный, не сбивающийся ни на секунду ритм был полон неиссякаемой энергии – и одновременно безупречно логичен в своей математической правильности. Вела пел бодро, вдохновенно и радостно, воплощая собой бесконечно многообразное совершенство Вселенной, столь щедрой на чудеса. Но все перекрывал один звук – вибрирующий, пронзительный, настойчивый, он ввинчивался в мозг, напоминая жужжание гигантской разозленной осы, попавшей в водный поток. – Ага, – хищно усмехнулся Свен Хёглунд. – Вот она. – Сувок и Т'Паал переслали данные, – сообщила Гайя. – Воспроизвожу голографическую модель. Она пробежала пальцами по сенсорной панели, открывая вмонтированный в одну из секций стены неразличимо-темный экран необычной изогнутой формы, что делало его похожим на окно в многомерное пространство. В глубокой бархатной черноте медленно проступили крошечные мерцающие искры, сложившиеся в объемное изображение, настолько реальное, что до него, казалось, можно дотронуться – и обжечь руку об огненный, пылающий яростно-голубым, пульсирующий шар. Гамма II Парусов, являющаяся двойной звездой, была необыкновенно красива и необыкновенно опасна. Голубой сверхгигант, горячий настолько, что свет его казался призрачным, выходя за пределы видимого спектра, соседствовал с мертвой нейтронной звездой, масса которой практически равнялась массе соседа – при объеме, в почти миллион раз меньшем. На экране двойная система была похожа на светящийся плазменный клубок, который наматывался на невидимое веретено с темной, едва различимой, сердцевиной. Пылающая нить, свитая из раскаленного, захваченного гравитационной воронкой, газа, оборачивалась вокруг центральной оси гигантской спиралью, заходящей на пятый оборот. – Четыре витка, – пробормотал Хёглунд, нахмурившись. – У Вольфа-Райе-104 двести лет назад было три… – В течение последних лет наблюдений спектральные линии ионизированных газов поступательно увеличивались, но за последний год наблюдается отчетливая тенденция к экспоненциальному росту. – Голос орионки был бесстрастно-категоричен и прохладен. – Полость Роша заполнена, газ падает на соседнюю звезду, частота вращения которой уже выросла до полутысячи оборотов в секунду, и растет дальше. Аккреционный диск полностью сформирован, как мы можем видеть. – Так, – негромко сказал профессор. – Наша малышка явно готовится закатить грандиозную истерику.
Спок мысленно вздохнул, в который раз подивившись способности людей антропоморфизировать объекты неживой природы, а также смешивать художественные метафоры с научными терминами – но внешне не подал вида. Эта экспрессивная манера выражаться неожиданно вызвала в нем что-то вроде ностальгии, напомнив яркий и образный язык Монтгомери Скотта, а также неподражаемую манеру доктора Маккоя. Но было еще кое-что. В процессе осмысления поступающих данных – поразительно интересных, надо сказать! – у него все четче оформлялось раздражающее ощущение, которому он не мог найти названия. Вроде неясного образа, скользящего где-то по самому краю памяти, но не желающего проявляться полностью – что, учитывая вулканскую совершенность этой самой памяти, уже само по себе было странным. Можно, конечно, предположить это следствием возраста и естественного угасания способностей мозга… но Спок хорошо знал себя. Его сердце «сдавало обороты» (как сказал бы Джим) – но сознание оставалось безупречно ясным, за это он мог поручиться. Нет, это скорее было похоже на… да, его человеческие друзья называли такое «дежавю». Словно он уже видел эту звезду когда-то и имел с ней дело – но не помнит, когда и как. И это само по себе было необъяснимо.
– Как я понимаю, парой голубого гиганта в данной системе является нейтронная звезда? – сказал Спок вслух. – Исходя из звуковой обработки радиосигнала, пульсар? – Вы задаете правильные вопросы! – эмоционально воздел руку профессор. – Вторая звезда чрезвычайно интересна! Масса, плотность, объем и скорость вращения указывают на пульсар, но расчет кинетической энергии дал несравненно большие величины. Черной дырой она быть не может по гравитационным показателям. Я бы предположил кварковую звезду, но это было бы уж слишком большим везением, они непостижимо редки… Так что в данный момент мой математико-аналитический отдел штурмует эту проблему всеми возможностями доступной им логики. – Автоматический зонд? – предположил Спок. – Отправляли, – ответила вместо своего шефа Гайя. – Ни один не долетел. Слишком высокий уровень радиопомех. – Аппаратура выходит из строя, не успевая даже приблизиться к границам аккреционного диска, – мрачно кивнул Хёглунд. – Система испускает столь мощное высокочастотное излучение, что наши гамма-телескопы едва справляются. Т'Паал предложила использовать метод фрактальной математики, посмотрим, что у них получится. Но если это то, что я предполагаю… – Предполагаете, профессор? – иронично-мягко переспросила орионка. – Вы никогда не предполагаете, вы знаете. – Все когда-то бывает впервые, – невесело усмехнулся тот. – Ладно, логичнее подождать результатов, тогда и можно будет строить гипотезы. Гайя, извести нас, когда формулы будут готовы. Мы с послом будем в моем кабинете. – Он обернулся к вулканцу. – Надеюсь, вы не возражаете? Спок, поняв, что пришло время откровенного разговора, отрицательно покачал головой.
При первом взгляде на кабинет Свена Хёглунда в глаза бросались две странности. Первая: в нем почти не было личных вещей. Общаясь с людьми, Спок привык к их обычаю модифицировать рабочее и личное пространство с помощью непрактичных мелочей, тем самым придавая ему индивидуальную окраску, что позволяло достичь эмоционального комфорта, жизненно необходимого землянам для эффективной деятельности. Спок давно научился уважать и учитывать эту странную для вулканцев привычку и принимать ее как должное. Кроме того, личные вещи зачастую многое могли рассказать о своем хозяине внимательному зрителю. Здесь же… не было ничего. Звездные карты на стенах, стопки паддов с информацией, голопрекции радио-, тепловых и рентгеновских снимков капризной двойной звезды, компьютер… и все. Второй особенностью помещения, прямо-таки бросающейся в глаза, была бумага. Очень много бумаги. Листки реплицированной отбеленной целлюлозы, в беспорядке разбросанные на столе – чистые и исчерканные, сложенные в стопки и смятые в неаккуратные комки – создавали впечатление, что в небольшой комнате бушевал большой ураган. – Не обращайте внимания, – виновато вздохнул Свен, переступая порог вслед за Споком. – Это моя дурацкая привычка. Ничего не могу с собой поделать: лучше думается, когда пишу на бумаге. Падды решительно не подходят. Вот и пришлось запрограммировать один из репликаторов исключительно на графит и целлюлозу. Понимаю, что это кажется вам странным, но… – Как раз-таки нет. – Невозмутимо-спокойные вулканские черты его гостя смягчились, став задумчивыми. – Один мой… хороший знакомый всегда предпочитал бумажные книги электронным. Он говорил, что мы не должны забывать своих корней и беречь наследие прошлого. – Мудрые слова, – кивнул Хёглунд. – Немногие сейчас так думают. – Он… был исключительной личностью, профессор, – негромко произнес Спок. – Можно сказать, единственной в своем роде. Светло-зеленые глаза остро сверкнули на слове «был», но вслух Свен сказал только: – Все мы единственные в своем роде, посол. Единственные и неповторимые в этой Вселенной… и во всех прочих, пожалуй. На последних словах в голосе его мелькнули все те же сухие, жесткие нотки. Спок узнал их: так люди скрывали давнее, но не забытое горе. – Будет логично перейти к нашей непосредственной задаче, профессор, – сказал он вслух. – Да, вы правы, – отбросил задумчивость тот. – Видите ли, это вопрос тактики. Наша проблема, я имею в виду. У нас есть смертельно опасная звезда, готовая взорваться в ближайшем будущем, причем основной вектор взрыва будет направлен в сторону обитаемых систем. Мы не можем обратить и замедлить процесс. Мы не можем создать защитное поле такой мощности, чтобы оно перекрыло его поражающую силу. То есть, в прямом противостоянии мы явно проигрываем по всем статьям. Значит, остается схитрить. – Вот как? – приподнял бровь Спок. – Хотите сыграть со звездой в покер? – Покер?? – пораженно выдохнул Свен. – Откуда вы… Ладно, неважно. Однако, интересный вы че… вулканец, посол. – Его тон изменился, став серьезным. – Нет, это не покер. Просто иной подход. Очень простой. Я бы даже сказал, очевидный. – Очевидный? – Именно. – Хёглунд усмехнулся. – Если мы имеем фазер, взведенный на максимальную мощность и готовый вот-вот выстрелить – а экранирующего поля у нас нет – то что нам остается? Только… сбить прицел. – Сбить прицел. – Спок нахмурился. – Если учесть, что вектор гамма-вспышки пойдет по оси вращения звезды, то из ваших слов следует… – Именно. – Светлые глаза возбужденно сверкнули. – Нам нужно изменить угол этой оси. – Профессор. – Вулканские черты выглядели еще более непроницаемыми, чем обычно. – Помимо практической неосуществимости технической стороны этой задачи, вы понимаете, что данное вмешательство может вызвать мгновенный коллапс изначально нестабильной системы? – Разумеется. – Усмешка его собеседника стала острой и хищной. – Она взорвется – и это будет нам на руку, потому что базовые параметры любой системы можно изменить только в точке хаоса, когда структура нестабильна, когда она разрушается. То есть, в момент самого взрыва. – Иными словами, вы предполагаете изменить ось вращения звезды в момент, когда коллапс ядра уже запущен, но внешняя оболочка еще не сброшена? – уточнил Спок. – Верно, – кивнул Хёглунд. – Вы отдаете себе отчет, что данный интервал длится в пределах нескольких секунд? – Разумеется, – не смутился тот. – Но мы и не рассчитываем на легкие пути. Наша идея сама по себе авантюрна… и мы отдаем себе отчет, что можем и не достичь успеха. Но мы обязаны хотя бы попытаться. – Я понимаю ваше решение, профессор, – по-вулкански незаметно вздохнул Спок. – Зная уровень вашей компетенции в сфере астрофизики и математической топологии, не сомневаюсь, что вычислить временные параметры для вас не является невыполнимой задачей. Из чего могу заключить, что проблема, в связи с которой вы попросили о моем участии в исследовании, связана с методом, который вы сбираетесь использовать, чтобы нейтрализовать разрушительный эффект сверхновой? – Верно полагаете. – Свен подошел к окну – настоящему, не экрану – разглядывая неприглядный каменистый ландшафт за ним. – Видите ли, посол, в природе всегда были и есть такие силы, открытое противостояние с которыми невозможно. Но невозможно и бездействие – и тогда поневоле пытаешься искать обходные пути. Только… чем опаснее исходная угроза, тем опаснее и сам путь. – Насколько опасен тот, что вы выбрали? – На строгом вулканском лице не дрогнула ни одна черточка. – Прямо пропорционально угрозе, – усмехнулся Хёглунд. Обернулся – темный силуэт на фоне слабо освещенного умирающим солнцем пейзажа за наностеклом. – Посол Спок, вы слышали о тахионном луче? Тахионы. Частицы «антивремени». Темно-карие глаза едва заметно сузились, почти почернев. Эти, дано вычисленные, но сравнительно недавно открытые кванты «темной» энергии приравнивались некоторыми учеными к грязному ядерному оружию доварповой древности. Неуловимые, в обычном состоянии не вступающие во взаимодействие со «светлой» материей, тахионы двигались быстрее света – в обратном времени, с обратной причинно-следственной (следственно-причинной?) связью. Ускоряясь, они отдавали энергию, замедляясь – поглощали. Их чудовищно сложно было выловить, практически невозможно генерировать – и совершенно невозможно было ими управлять. Для того, чтобы просто сделать тахион видимым, замедлив его до световой скорости, требовались колоссальные затраты энергии. А, прорываясь в пространство «светлой» материи, эти частицы искажали его под собственные свойства, меняя обычный ход времени и генерируя излучение чудовищной силы, которое экспоненциально нарастало, ломая все законы термодинамики. Огромное количество жертв при первых опытах заставило приравнять тахионное излучение к оружию класса «зеро», означающего опасность для всех форм биологической жизни и деструкцию неорганических соединений. Обратный ход времени разрушал и последовательность метаболических процессов, разрывал липидные и полипептидные связи, разлагал протоплазму и разрушал клетки крови – любой крови, медной ли, железной, фосфорной или натриевой. Тем не менее, эксперименты ожидаемо продолжались. К двадцать третьему веку были созданы первые низкочастотные генераторы тахионов, использовавшие узкие, в несколько частиц, пучки лучей. Энтерпрайз, как флагман Федерации, также был оборудован подобным прибором – который, впрочем, по молчаливому соглашению высшего командного состава практически никогда не использовался. Тахионные лучи были превосходными сканерами, но по потенциальной поражающей силе превосходили фазеры и дизрапторы – и только их огромная энергоемкость и еще более огромная опасность останавливала все разумные (и не слишком) расы Квадранта от широкого их применения. По глубокому личному мнению Спока, в этом была некая логичная справедливость. Опасная тайна Вселенной оберегала сама себя от существ, способных превратить в орудие разрушения любое знание, до которого им удавалось дотянуться. – Мне известно об этом… оружии, – сказал он вслух. – И мне приходилось наблюдать его действие. Почему вы упомянули его сейчас, профессор? – Потому что оружие может стать спасением, посол Спок. – Прозрачно-светлые глаза Свена Хёглунда бестрепетно стерпели тяжелый взгляд вулканца. – И станет, если мы правильно используем его. Тот почти-заметно нахмурился. – Даже не проводя уточняющих вычислений, я могу с уверенность сказать, что самой максимальной из доступных нам мощностей тахионного луча недостаточно, чтобы воздействовать на объект такого масштаба, как голубой гигант. – Ключевые слова – «доступных нам мощностей», посол, – усмехнулся профессор. – А что если нам будут доступны большие? Что, если мы располагаем оборудованием, способным генерировать луч, на порядок более мощный, чем существующие сейчас? – Авиор. – Спок не спрашивал, скорее, констатировал факт. – Авиор, – согласился его собеседник. – Похоже, эта цивилизация достигла куда больших успехов в использовании темной энергии, нежели Федерация. Они предпочитали, впрочем, чтобы данная информация оставалась закрытой… по понятным причинам. Собственно говоря, она и сейчас остается таковой. – Федерация не в курсе технической стороны опыта? – уточнил Спок. – Нет. – Хёглунд отвернулся к окну. – И именно поэтому я позвал вас. Вы – единственный, кроме моей команды, кому я могу доверять. – Довольно странное утверждение. Могу я спросить, почему? – Помимо вашей репутации блестящего ученого? Вы – посол Нового Вулкана. У вас дипломатическая неприкосновенность. Вы независимы и не обязаны поступать против совести. – Никакая власть не может приказать поступать против совести, профессор. – Ох, оставьте, посол! – выдохнул Свен. – Вы прекрасно меня поняли! Есть способы… Но вы – вулканец. – Это не синоним неуязвимости, профессор. – Это синоним честности. – Льдисто-светлые глаза смотрели в упор, почти на одном уровне с его глазами. – И, в большинстве случаев – чести, как я успел понять. Спок мысленно покачал головой, не став возражать. Он мог бы сказать, что честность не может быть родовой чертой всей расы, как бы того ни хотелось ее отдельным представителям. Но сейчас у них шел совсем другой разговор. – …И поэтому я хочу поблагодарить вас за то, что вы согласились помочь. Знаю, что, согласно, вашей философии благодарность нелогична, но все же скажу – спасибо. Возможно, ваши знания станут залогом успешности нашего опыта, от которого зависит много жизней. – Далеко не во всех случаях благодарность нелогична. – Спок приподнял бровь. – Однако сейчас для нее еще нет объективной причины. Поправьте меня если это не так, профессор, но у меня сложилось впечатление, что задуманный вами опыт преследует не одну, а две цели: минимизировать разрушительные последствия сверхновой и получить некое новое знание, лежащее в пределах, близких к метафизике? – Несколько упрощенная трактовка… но, в общем так, – кивнул Свен. – Потому что то, что мы задумали, не изучено и не описано еще никем из известных мне ученых Квадранта. – Вы имеете в виду то, что скрывается под образным выражением «поймать время», профессор? – Именно так. – Светлые глаза сверкнули восторженно и хищно, напомнив осколки отполированного солью перламутра. – Наша цель заключается в том, чтобы генерировать стабильное тахионное поле. Создать континуум, отменяющий энтропию. Спок невольно выпрямился еще больше, насколько позволяла и без того безупречная вулканская осанка. Высказанная идея была гениально безрассудна, нелогично отважна и теоретически не осуществима – как и многие революционные идеи, ничего необычного. Но одновременно она странно беспокоила, бередя сознание чем-то необъяснимым, не поддающимся логике, чем-то, снова напоминающим… предчувствие. Которого у вулканцев не бывает. Спок сосредоточился – по краю памяти скользнуло нечто неясное, аморфное, подобное ощущению… … и исчезло, оставив размытый след тревоги. Уже во второй раз. … Что он упускает?.. И почему?.. – Создание статичного тахионного поля равносильно тому, чтобы остановить свет, профессор, – произнес он, ничем не выдавая внутреннего смятения. – Это оксюморон, несочетаемые понятия… несовместимые свойства материи. – В обычном ее состоянии – да. – Хёглунд улыбнулся едва не торжествующе. – Но мы будем иметь шанс наблюдать материю в точке бифуркации. Материю, погруженную в хаос, материю, потерявшую все свои качественные свойства, и в то же время обладающую всеми из них. – Квантовая суперпозиция? – невозмутимо уточнил Спок. – Именно! В момент коллапса сверхновой трехмерный континуум разрывается гравитационной иглой, переставая быть трехмерным. Кванты «светлой» энергии на доли секунды становятся чистыми волнами вероятностей, готовыми воспринять любую информацию. И наша задача – эту информацию задать. – Вы имеете в виду – генерировать тахионный луч не просто определенного вектора, но и определенной частоты? – … и дополнить его электромагнитным импульсом для создания ионной ловушки, как в древних квантовых компьютерах. По принципу ионно-циклотронного резонанса. Круговое движение ионов, запертых в статичном электромагнитном поле, циклически-аксиальное. Предположительно, спираль, замкнутая в лемнискату. – Электромагнитное поле как способ удержать ионизированные частицы? – Вулканская бровь приподнялась. – Вы уверены, что он сработает с квантами темной энергии? – Абсолютно не уверен, – пожал плечами Свен. – Но мы не узнаем, пока не попробуем, не так ли? – Координировать и синхронизировать все факторы со стопроцентной точностью невозможно. Нет никаких устойчивых данных для вычисления хотя бы приблизительной вероятности исхода. – Верно, нет. И поэтому нам придется положиться на удачу и вдохновение. Спок мысленно вздохнул, чувствуя настойчивую потребность повторить это действие в реальности. Сейчас профессор фактически слово в слово повторил любимый девиз Джима – а бывший старший помощник Энтерпрайз хорошо помнил, чем завершались операции, проходящие под знаком подобных девизов. То есть, завершались-то они по большей части благополучно, но далеко не сразу и зачастую весьма дорогой ценой. И теперь вулканец всерьез опасался даже не того, что авантюрный эксперимент пойдет неудачно. Он опасался того, что у профессора Хёглунда все получится. И последствия этого могут быть абсолютно непредсказуемыми. – … в результате успеха мы получим амбивалентное тахионное поле, статичное внешне и динамичное внутри, несущееся со скоростью света и одновременно находящееся в состоянии покоя, – продолжал Свен, вдохновенно сверкая светло-зелеными глазами. – Причинно-следственные связи темпоральных потоков будут находиться в состоянии, близком к квантовой суперпозиции, фактически представлять собой волновую функцию, поле бесконечных вероятностей, где время будет направлено одновременно во все стороны, не двигаясь ни в одну. Соответственно, и квантовое состояние материи в пределах поля… – … будет также стабильным состоянием суперпозиции, из которого теоретически можно сформировать любой континуум, – закончил Спок. – Изящное решение. Очаровательно простое. И совершенно не выполнимое на практике. Даже при успешном результате вышеописанного опыта, потребуется невероятно огромное количество энергии только для того, чтобы задать исходные параметры системы. – В этом-то все и дело! При условии точной синхронизации энергии потребуется не больше, чем требуется обычно для синтезирования сканирующего тахионного луча, только усиленного и калиброванного особым образом. Соответствующая установка у нас есть. Фактически решающим условием будет не объем приложенной силы, но мера ее внутренней когерентности. Не таран, но дротик, посол – и наша задача, чтобы этот дротик был брошен в нужный момент с нужным исходным импульсом и по нужной траектории. И точно в цель. Потому что второй попытки у нас не будет. – Даже вероятность первой не окончательна, профессор. – Спок покачал головой. Теоретические выкладки были поразительно блестящи, продуманны, гениально соразмерны – но вулканцу, прослужившему не один десяток лет на исследовательском корабле, не раз попадавшем в самые фантастические аномалии, было прекрасно известно, во что зачастую превращается гениальная теория, соприкасаясь с безжалостной реальностью. Однако вслух он сказал совсем другое. – Чего вы хотите добиться в результате опыта, профессор? Тот вскинул голову, посмотрев собеседнику прямо в глаза. – Победить энтропию. – В черных точках зрачков посреди неоново-светлой радужки горел откровенный вызов – не присутствующему здесь коллеге, а, скорее, самой Вселенной. – Повернуть вспять стрелу времени. Спок замер. В наступившей тишине кабинет осветился едва заметным туманным свечением – лучи белого карлика проникли сквозь поляризованное палладиевое стекло, прошив искусственный ионизированный воздух тонкими серебристыми стрелами. Стрелами… Стрела времени до сих пор оставалась наиболее необъяснимым математически и наиболее непреодолимым практически свойством трехмерного континуума. Фактически самой сутью протяженности событий. Законом причин и следствий. Законом неотвратимости. Законом невозвратности случившегося. Законом неизбежного финала. Законом энтропии. До сих пор не было открыто ни одной физической или математической формулы, объясняющей ее. Ни одной закономерности, согласно которой время непременно должно было бы идти только в одну сторону, от начала к концу, в направлении увеличения хаоса и разрушения – но оно шло. Мир вокруг каждую секунду заявлял о неотвратимости энтропии – но причины тому найдено не было. А значит, не был найден и механизм, способный отменить общий для всего существующего приговор. – Моя идея кажется вам авантюрной? – негромко спросил Хёглуд. Его глаза невесело – и понимающе – улыбались. – Многие гениальные идеи вначале казались авантюрными, профессор. – Спок говорил медленно, тщательно взвешивая каждое слово. – Таков причудливый путь истины, зачастую ощупью пробирающейся в потоке заблуждений. Главное – не спутать эту истину с нашим желаемым представлением о ней… не заставлять мир выглядеть так, как мы сами этого хотим. – Ну, с точки зрения квантовой механики мы именно это и делаем, – невесело пошутил профессор. – Наше восприятие определяет параметры волновой функции кванта, и он превращается из энергии в материю. – Да, я знаком со школьным курсом физики, спасибо, – кивнул Спок. (Джим бы сейчас понял шутку. И непримиримый доктор Маккой тоже). – Я имею в виду иное. Я имею в виду, что истина не обязана быть такой, какой мы хотим ее видеть. Она такова, какова есть. И бывают моменты… когда нам лишь остается это принять, как бы ни было трудно. – Kaiidh, – без малейшего акцента произнес Свен. – Да, мне знаком этот принцип. И, поверьте, посол, он знаком мне лучше, чем многим. Может быть, именно поэтому… Он замолчал, обратившись к окну. Там, за стеклом, царила вечно спокойная серая тишина. Здесь, по эту сторону, тишина была звонкой, колко-болезненной и напряженной. Живой. – Люди нелогичны, – невыразительно проговорил Хёглунд. – Насколько все могло бы быть проще, будь мы иными… но мы таковы, каковы есть. Мы упрямы. Мы всегда думаем – а что было бы, если бы… Что и где я мог бы изменить? Предотвратить беду? Успеть там, где не успел? Сказать нужные слова там, где промолчал? Или просто… прожить некоторые дни заново. – Профессор машинально перебирал бумаги, в беспорядке разбросанные по столу – между исписанных белых листков мелькнул один, плотный и темный. – Люди так устроены. Они не признают невозможного. Они не верят в неизбежность. – Скорее, не хотят в нее верить, – негромко заметил Спок. – Нет, не возмущайтесь, я не говорю, что это плохо, просто так оно и есть. Это характерная человеческая черта. И, как мне довелось узнать, не только человеческая. – Темно-карие глаза невозмутимо отразили удивленный взгляд светло-зеленых. – Но с момента своего возникновения Вселенная подчиняется закону энтропии. Время необратимо, и это знание приходит к нам одним из первых в жизни. Совершенного не исправить. Случившегося не вернуть. – Все верно. – Свен горько улыбнулся. – Не исправить. Не вернуть. Как сказали бы вулканцы – это логично, не так ли? – Подвижные, выпачканные в графите пальцы рефлекторно сжались, сминая жалобно захрустевший бумажный лист. – Но порой этого так хотелось бы! Ведь один-единственный, пусть одни из тысячи, шанс все изменить стоил бы дороже сотни отборных логических обоснований! Он шагнул в сторону, неловким жестом сметая с края стола груду скомканной бумаги, и та с жалобным шуршанием разлетелась по полу, открыв темный квадратик гибкого пластика, который Свен тут же перевернул лицевой стороной вниз. Спок не отреагировал ни одним движением – но ему хватило долей секунды, чтобы увидеть.
Это было фото – старое, где-то тридцатилетней давности, плоская голограмма, а не трехмерная проекция, какие делались теперь. С тонкого пластикового квадрата улыбалось лицо девушки-землянки, совсем юной, семнадцати-девятнадцати лет на вид. Короткие темные волосы были растрепаны ветром, неправильное, но живое и подвижное лицо выражало забавную смесь привязанности и досады. Изображение было непрофессиональным, но явно сделано неравнодушным человеком – в кадре был пойман редкий момент зарождения улыбки, когда она уже видна в зрачках и ямочках у рта, а губы еще сжаты в притворно-забавной серьезности. Карие глаза, полные солнечных бликов, смотрели с потемневшего от времени пластика весело и любопытно. Незнакомка словно бы размышляла – засмеяться ей или пообижаться еще немного?.. Где они теперь, эти глаза?.. Спок вспомнил странные – и страшно знакомые – жесткие нотки, проскальзывающие иногда в речи Свена Хёглунда – и понял.
«…вот только жизни, к сожалению, это несвойственно».
– Невозможно исправить прошлое, вернувшись в него. – Голос вулканца прозвучал мягко, мягче, чем обычно. – Последствия могут быть несравнимо ужаснее, чем первоначальные условия. – Думаете, я не помню об этом? – Улыбка его собеседника была злой и горькой, как базальтовая пыль. – Но что мы, в сущности, знаем о причинно-следственной связи событий во времени? Как далеко и насколько точно можем мы проследить эти причины и следствия? Возможно, что все, абсолютно все, что мы делаем, является необходимой цепью событий, с помощью которых вселенная… скажем так, исправляет свои же просчеты. – Вселенная не делает просчетов, профессор, зато многократно доказано, что их нередко делают населяющие ее разумные существа. И, как правило, логика Вселенной далеко не всегда совпадает с нашими представлениями о ней. – Возможно, посол. Но мне хотелось бы думать, что она хотя бы… справедлива. Или… милосердна?
Милосердна?! – подумал Спок. Воистину, только нелогичный человеческий разум мог приписать моральные характеристики безличным законам континуума! Только разум, столь же безрассудный, сколь и отважный – достаточно отважный, чтобы надеяться победить время. Время… Последовательная смена квантовых состояний, волны вероятностей, расходящиеся в пустоте. Дни, часы, минуты, секунды. Темпоральные корпускулы, сверкающим потоком ссыпающиеся в черную пропасть энтропии. Несбывшиеся возможности, несовпавшие случайности. Руки, не соприкоснувшиеся через стекло. Не сказанные слова прощания. Необратимость. Неотвратимость. Неизбежность.
«…у каждого человека они есть – те, ради которых…»
И не только у человека, подумал Спок. Не только у человека…
– Время подчиняется строгой логике и не испытывает эмоций, подобных нашим, профессор, – сказал он вслух. В ровном, отшлифованном временем и опытом, голосе, не дрогнула ни одна нотка. – В самом деле? – задумчиво протянул Хёглунд. – Но что мы на самом деле знаем о времени? Оно представляет собой гибкую структуру, оно текуче, как вода, оно проницаемо как свет, оно всепроникающе, как нейтринное излучение – и уж точно не похоже на стрелу, выпущенную из одной точки в другую, каким мы привыкли его изображать. – Возможно. Но для нашего аспекта бытия оно предстает таковым. – Да. Мы видим время как одномерную нить. Но что если этих нитей тысячи, что если они сплетены в ткань, в полотно, натянутое сквозь весь видимый космос? Где его начало и где пределы? Сколько у него на самом деле измерений? Наше сознание неспособно воспринять более чем одно направление времени – но разве это значит, что их не существует? Мы говорим – нет сослагательного наклонения. Но что если сослагательное наклонение – это одно из измерений времени, недоступное нам?
Сослагательное наклонение. То самое несбывшееся «если бы». Спок мысленно покачал головой. Все же он никогда не устанет поражаться силе безрассудной надежды, коей в избытке наделены люди. Надежды, которая столь же притягательна, сколь абсурдна… и несокрушима.
– Согласно общей теории относительности и квантовой теории поля, все события временных линий уже произошли и изменению не подлежат, –сказал он вслух, ничем не выдавая своих размышлений. – Нет в видимой Вселенной силы, которая могла бы победить энтропию и обратить время вспять. Даже если желание этого… огромно. – Вот именно! – Свен экспрессивно взмахнул руками. – В видимой Вселенной! Но в точке коллапса звезды темная материя встречается со светлой, фотоны света – с тахионами, Там, где для первых – предел скорости, для вторых – состояние покоя. Тахионам нужна энергия, чтобы замедлиться до скорости света, а фотоны становятся чистой энергией, достигая ее. Двигаясь, тахионы выделяют энергию, кванты светлой материи поглощают ее. В случае успеха мы получим систему, которая уравновешивает сама себя, двигаясь в одновременно в прямом и обратном времени. Сверкающе-светлый, полный энтузиазма взгляд пересекся с едва заметно поднятой вулканской бровью – и профессор Хёглунд вздохнул. – Знаю. Знаю, что это практически невыполнимая задача. Но если нам хотя на тысячную секунды удастся получить стабильное поле, это уже будет победой. Мы получим континуум, в котором не будет работать закон энтропии! Мы получим время, текущее во всех направлениях сразу. Абсолютный хаос, открывающий путь куда угодно, готовый в любой момент принять какие угодно параметры. Безмолвие, готовое зазвучать! Вы понимаете? – Я понимаю, профессор. Теоретически физика процесса совершенно ясна. Вы описываете подобие горизонта событий, перманентно воспроизводящего самого себя – своего рода границу между темной материей и светлой, темной энергией и нашим миром, порог сингулярности. Грань, за которой материя переходит в измененное состояние, существуя и не-существуя одновременно. – Верно! Это будет фрагмент протовещества. Материя в состоянии перманентной квантовой суперпозиции, чистейшая волна вероятностей, масса, перетекающая в энергию и обратно, кванты, скользящие по границе темной и светлой вселенной. Первозданный хаос, готовый воспринять любой заданный импульс. Окно в мир в первый момент творения. – И в роли творцов, надо полагать, должны выступить мы? – Нет, мистер Спок. – Глаза профессора горели вдохновенным огнем. – В роли первой ноты оркестра. – Фактически мы получим механизм, с помощью которого сможем менять квантовый код пространственно-временного континуума. Задавать параметры реальности. Спок замер, лицо его приобрело непроницаемо-спокойное выражение. – Вы… сознаете, насколько ужасное оружие может получиться в случае успешного хода эксперимента, профессор? – медленно спросил он. – Именно поэтому я и пригласил вас, посол. – Голос Свена был предельно серьезен. – Ваше согласие – большая удача для меня. В противном случае я бы не рискнул проводить опыт. Слишком боялся бы, что… получится. Вулканец помолчал, прекрасно поняв смысл последней фразы. Потом спросил негромко: – Почему именно я, профессор? – Потому, что именно вам я могу доверять, – прямо сказал Свен. – Думаю, что не будет преувеличением утверждать, что и с моей стороны это во многом вопрос… доверия, профессор. – Спок на миг закрыл глаза. – Недопустимо забывать, что обсуждаемого нами эксперимента есть две основные цели: получение нового знания и спасение нескольких обитаемых систем от разрушительного эффекта сверхновой. И поэтому, прежде, чем мы начнем работу, я должен задать вопрос. – Интонации в вулканском голосе стали неуловимо жестче. – Какая из этих двух целей является приоритетной лично для вас? Тот помолчал – А вы задаете трудные, но верные вопросы, посол. Как я понимаю, вас волнует моя мотивация? – Вулканцы не испытывают волнения, профессор. – Да, конечно. Тогда, скажем так, моральная сторона дела? – Сформулирую иначе, – чуть склонил голову Спок. – В случае выбора между жизнью обитаемых систем и получением уникальных научных результатов, каковы будут ваши действия? – А разве здесь есть выбор? – искренне удивился его собеседник. – Многие сочли бы именно так. – Многие – идиоты. Извините, посол. Есть ситуации, когда выбора нет, и мы просто должны делать то, что должны… то, что можем – и немного из того, что не можем. Какого ответа вы от меня ждете? – Вы его уже дали, профессор. – Темные глаза вулканца едва заметно сверкнули. – Вот как? – Тот невесело усмехнулся. – А как вы можете знать, что я дал именно тот ответ? Странная почти-улыбка коснулась резких черт его собеседника, на миг смягчив их. – Можете назвать это… интуицией, профессор Хёглунд. – Интуиция? Забавно, я никогда не слышал подобного от вул… Их прервал резкий звук срочного вызова. Вделанный в стену стационарный интерком ожил, засветившись оранжевым огоньком: – Профессор? – Несмотря на очевидное волнение, голос Гайи звучал все так же хладнокровно и четко. – Мы получили результаты по нейтронной звезде. И они… – Девушка осеклась. – Вы должны это видеть.
*Авиор, Бриллиантовое скопление, туманность Гомункул и прочие астрономические объекты являются реально существующими. Они расположены в созвездиях Киля и Парусов. **WR-104 Стрельца существует на самом деле. Она пока что не взорвалась, но близка к этому. Вектор взрыва действительно направлен на Землю, так что описанный сценарий не исключен, хотя, скорее всего, в более мягкой форме. ***Звуки Вселенной, описанные в этой главе, реальны. Астрономические объекты звучат именно так. ****Пульсар Вела действительно существует и, да, он действительно неподражаемо звучит. Любой рэпер обзавидуется. *****Кварковые звезды - сверхмассивные мертвые звезды, состоящие из кварков - разрушенных атомов и ионов. Очень маленькие и очень плотные. И очень редкие. ******Тахионы пока не найдены. Они являются гипотетическими частицами, свойства которых вычислены математически, и степень вероятности их существования очень высока.
Ничто так не украшает мир, как возможность дорисовать его в своем воображении (с)
Название: Звездные капитаны: сквозь горизонт событий. Автор:Aleteya_ Фандом: Звёздный путь (ТОС) Категория: дружба, фантастика, драма, Hurt/comfort. Размер: миди Рейтинг: PG-13 Статус: в процессе Персонажи: Спок, Джеймс Т. Кирк. Предупреждение: ОМП, ОЖП Описание: У Вселенной странная логика. Но именно она позволяет ей иногда творить... чудеса? Примечание: Эта идея бунтовала в моей голове полгода кряду, пока я наконец не сдалась. Ели оно желает быть написано, оно должно быть написано. Kaiidh. Дисклеймер: Ни на чьи права не претендую.
Звездные капитаны из забытых легенд... Ткани мира, как старые шрамы, свой оставляют след. Потаенные струны сами вспомнят мотив, И если увидишь небесные руны, Поймешь - ты на верном пути.
Звезды звали. Их лучи, слабо мерцающие в разреженной атмосфере пустыни, прокалывали сетчатку, странным, необъяснимым образом дотягиваясь до самого сердца. Триллионы фотонов, пролетевших миллиарды миллиардов световых лет холодной черноты – и каждый из них был подобен тонкой нити, протянутой сквозь молчаливый космос, протянутой столь туго, что это почти причиняло боль. Узоры созвездий выглядели безупречно правильными, незыблемыми, воплощением идеальной логики, присущей природе. Но в реальности они оказывались не более чем фикцией, абстрактной моделью, наложенной на ликующий, вечно движущийся, поющий хаос из огня, пыли и пустоты, который и был – Вселенная. Вселенная, которая неизмеримо больше любой логики. Идеальный образец совершенного беспорядка, куда более последовательного, чем логика любого сознательного существа. Включая вулканцев. Возможно, их – в первую очередь. Нелогично? Может быть. Но, в конце концов, прожив в этом (и не только в этом) мире столько лет, он может позволить себе отступить от логики.
Высокий седой вулканец, стоящий на каменистом гребне холма, беззвучно вздохнул. На плотно сомкнутых губах появилась едва заметная полуулыбка. Доктор Маккой был бы в восторге от этой мысли. Определенно, просто в восторге.
…Доктор Маккой… Саркастическая ухмылка, острый и заботливый взгляд, нервные и твердые ладони, столько раз вытаскивающие каждого из них из практически неминуемой смерти… Монтгомери Скотт… Лукавые искры в темных зрачках, морщинки в углах вечно улыбающихся глаз, гениальные руки… люди такие называют золотыми. Он тоже не раз вытаскивал их из опасности – их дом, их Энтерпрайз. Нийота Ухура. Мягкий голос и острый ум, теплая улыбка и стальная воля. Черна, как ночь ее страны – и столь же прекрасна. Павел Чехов. Мальчишеское любопытство и мальчишеская улыбка, несокрушимое жизнелюбие – и столь же несокрушимая отвага. Все самое лучшее изобрели в России, кажется, так?.. Хикару Сулу. Невозмутимость и авантюризм, воля, глаз и рука, что равно верны, точны и остры – как и клинок обожаемой им шпаги. И…
Вулканец на мгновение крепко зажмурился, позволив себе этот жест сейчас, когда никто не мог его видеть.
Джим.
Столько лет прошло, а это имя звучит все так же тепло и остро, радостно-горьким лезвием намертво вживленное в ткань сознания. Все так же… живо. Капитан Кирк был их сердцем, стержнем, вокруг которого выстраивалась пирамида, камертоном, настраивающим веер разрозненных нот. Он был тем, кто сделал из экипажа – команду. Он был тем, кто стал ему единственным другом. Братом. Единственным настоящим братом, да простит его Сайбок, где бы он сейчас ни был.
Когда-то эти люди бросились ему на выручку, рискнув и пожертвовав всем – карьерой, будущим, возможно, жизнью. Рискнули, не имея ничего, кроме призрака надежды, не имея никаких гарантий удачи, кроме своего, такого человеческого, упрямства. И, такого человеческого, безрассудства. И – победили. Единственный и бессменный экипаж Энтерпрайз. Его семья. Они были лучшими. Они были командой, единым целым, легко преодолевающим все препятствия, какие космос – и руководство Звездного Флота – ставили перед ними. Они проходили там, где никто не мог пройти. Они были лучшими из лучших. И они ушли.
Люди… Они так быстро уходят в пустоту, не оставляя после себя ничего, кроме памяти. Весь их путь – сгорание во времени, стремление к недостижимому, бег от неизбежного. Люди живут так недолго, так жадно и ярко, как метеор, разрывающий небо мгновенным, опаляющим сетчатку огнем. Ослепительным. И таким коротким. И Джим был таким метеором, сверкающим болидом на небосклоне многих и многих судеб, включая судьбу всей Федерации – и его собственную. Он был звездой, принесшей удачу столь многим, озарившей столь многие жизни… И сгоревшей в одиночестве. Спасая других. Как и всегда. И рядом не было никого, кто спас бы его.
Разумеется, это было нелогично, неразумно и бессмысленно – Спок все равно не в силах был бы ничего изменить, все обстоятельства были объективно выше его возможности хоть как-то повлиять на ситуацию. Люди не оставляют катры, и, будь он с Джимом, он не смог бы удержать в мире даже его часть. Тем более, что Джеймс Тиберий Кирк с большой степенью вероятности предпочел бы уйти целостной личностью, чем остаться в живых в виде какой-то там части – пусть даже и в сознании лучшего друга. Но, думал Спок, даже если бы он и не смог сделать для Джима то, на что он был способен как вулканец, он мог бы сделать то, на что он был способен как человек. Как друг. Быть рядом. Просто быть рядом, чтобы Джим не чувствовал себя одиноким. Держать руку. Смотреть в глаза. Встретить вместе смерть. И это уже было бы намного больше всего, что можно было бы представить. И этого у них уже не будет никогда.
«Я всегда знал, что умру в одиночестве».
Одиночество. Самый большой его страх. Как оказалось, не случайно. Он умер в одиночестве. Как и всегда знал.
Седой вулканец прикрыл глаза, подняв лицо к черному небу.
Прости, Джим. Я не смог.
***
Безусловно, это путешествие во времени создало больше проблем, чем их решило. Но обратной дороги не было… нет. В тот момент, который он покинул, ему не вернуться никогда. Никогда теперь. Время необратимо, и Спок помнил, чем обернулась его попытка – нет, не изменить прошлое, а лишь исправить последствия ошибки, допущенной в настоящем. Как оказалось, игры со временем обходятся очень дорого. Возможно, в этом есть нечто логичное и правильное. Даже безусловно логичное и несомненно правильное – хотя бы потому, что законы вселенной просто не могут не быть логичными – и уж конечно не могут быть несправедливыми. Несправедливость – морально-этическая оценочная категория, которая априори неприменима к парадигмам научных систем. Но… Наверное, он стареет, подумал Спок. Его жизнь подходит к завершению, вот и меняется точка зрения на знакомые и привычные вещи. Наверное, он очень сильно устал от жизни. От… одиночества?
… Ночное небо Нового Вулкана, несомненно, впечатляло. Солнечная система планеты была расположена под большим углом к плоскости вращения Галактики, и мерцающая полоса Млечного Пути выглядела с ее поверхности скорее как дуга из тонких растрепанных светящихся перьев, среди которых запутались крупные звезды. Крупнее всего они были в самом зените, там, где сквозь шлейфы газа и пыли проглядывал дымно-огненный белый шар галактического центра, освещающий пустыню ярче террианской луны. Планета, безусловно, была подобрана удачно. Тот же горячий и сухой воздух, пахнущий нагретым камнем, минерализованные источники, скупая и сухая растительность. Тот же состав и плотность атмосферы, то же прозрачно-черное ночное небо с лиловой полосой разреженного света на горизонте. Тот протяжно-певучий ветер и тот же вечно летящий по ветру песок, мириадами крошечных лезвий обтачивающий скалы. Планета была очень похожа на дом. И она не была домом.
Этот новый мир был слишком другим, и дело даже не в расхождении временных линий. Этот мир был жесток в самой своей основе. Оборонные системы здесь были развиты на порядок лучше, чем дома, зато фундаментальная наука отставала сильнее, чем это должно было бы быть обусловлено простым отставанием во времени. Плюс к тому – значительное развитие технологий слежения, химического и бактериологического, нано- и квантового оружия. Мощные системы бюрократии, корабли, скорее военные, нежели научные… По сравнению с этой реальностью его собственная выглядела почти фантастической утопией о светлом будущем человечества, какие сочиняли писатели древней доварповой культуры Земли. Даже миррорная вселенная, с которой им приходилось столкнуться, судя по впечатлениям Джима и тем двойникам, которых он видел – даже она не была так холодна и расчетливо-цинична как этот, безусловно, высокотехнологичный, но в чем-то… бессмысленный мир. Это был мир, привыкший не верить. Мир, привыкший воевать. И этот мир определенно не был близок ему. Этот мир изломал знакомых ему людей, разбил их на осколки и сложил из них иное целое – безусловно, гармоничное и логичное, но… безнадежно чужое. Спок подумал, насколько все же велика роль случая в формировании личности человека… и не только человека – тоже. Молодой, порывисто-резкий, опасный, как лезвие лирпы, ранящий и ранимый – юнец, только готовящийся стать взрослым сехлатом – здешний Джим был совсем другим Джимом. И от этого факта парадоксальным образом было легче. Было бы слишком сложно смотреть в Джимовы глаза и видеть в них выражение чужака. Хорошо знакомого, но – чужака. Смотреть в глаза Джима, который не Джим – это слишком… больно. Потому что Джеймс Тиберий Кирк, как показала практика, существует во многих вселенных. А его друг – только в одной из них. Джеймс Кирк, которого он знал, который был его капитаном, его адмиралом, его товарищем и его братом под всеми солнцами их Галактики – не был этим странным, ершистым, недоверчивым пареньком с душой, ощетинившейся сотней игл… причем добрая их половина была направлена внутрь и ранила его самого. В глазах его друга всегда плескалось теплое золотое солнце Айовы – а глаза этого Джима были выжженным небом, прокаленным до звонкой, льдисто-ясной стратосферной голубизны. И душа его тоже была выжжена. Выжжена с самого рождения. Тот Джим, которого он знал, лучился дружелюбием и теплом – и несокрушимой верой в лучший, справедливый исход для всех, кого только возможно. Этот – не верил ни во что.
Возможно ли, чтобы обстоятельства детства так сильно повлияли на личность? Так сильно изменили того Джима, которого он знал? Если бы Джим лишился семьи в самом детстве, он тоже мог стать… кем-то похожим? Нет. Нет, сказал себе Спок. Он видел Джима в разных ситуациях, полных горя, страха и опасности. Их работа, в конце концов, не была увеселительной прогулкой и приключением с аттракционами – это была борьба и поиск, полный радостей и открытий, но вместе с тем и опасный. Спок часто стоял за правым плечом капитана, помогая держать небесный свод миниатюрной вселенной Энтерпрайз – и ответственность, которая лежала на друге, была осязаемой тяжестью, даже когда они делили ее на двоих. Он видел Джима разным. Он видел его утраты – переживая каждую невидимо рядом с ним. Эдит, Мирамани, Рейна… эта его вина несмываема, но вряд ли он мог поступить тогда иначе… Брат Сэм. Невестка. И… Дэвид. Дэвид. Спок нахмурился. Эту боль он так и не смог тогда полностью с ним разделить… боль, косвенной причиной которой был он сам.
Да, в жизни того Джима тоже было многое. В жизни того Джима был Тарсус, был Фаррагаут, была Денева. Был Генезис и сожженный Энтерпрайз, был трибунал – и неоднократно. И все же его друг всегда ухитрялся сохранять тот невидимый стержень чести, благородства, стальной веры в справедливость – тот удивительный камертон добра и зла, который никогда не позволял ему перейти грань – и который и делал его героем. Обычным, ошибающимся человеком, и – героем. Героем, чье золотое сердце привлекало к нему окружающих сильнее обаятельной улыбки и дипломатических талантов. Золотое сердце, которое не сожгла и не остудила полная опасностей Вселенная. Сердце, всегда мечтавшее о звездах. И прекратившее биться – среди звезд.
Но время не дает вторых шансов. Сослагательное наклонение не существует – не случайно в вулканском языке его просто нет. Kaiidh. Что произошло, то произошло. Точка. Обратной дороги нет. Обратной. Дороги. Нет. Спок прикрыл глаза. Наверное, если бы он был человеком, ему сейчас, наверное, было бы больно. Если бы он был человеком.
***
В этой вселенной шел две тысячи двести шестьдесят третий год.
Год, когда там, в его мире, он завершал службу под командованием Кристофера Пайка и готовился принять назначение старшего помощника при уже новом капитане, чтобы отправиться с ним в пятилетнюю миссию на флагмане Федерации. Последний год перед их встречей с Джеймсом Кирком.
Все же у Вселенной причудливая логика, иногда совершенно странная, но парадоксальным образом точная, подумал Спок. Нынешняя Энтерпрайз под командованием нынешнего капитана Кирка вот уже четыре года успешно (и не очень) бороздит неисследованные просторы Галактики. Для его Энтерпрайз все только начнется менее чем через год.
Где-то там, в его временной параллели, старший помощник USS Фаррагаут, лейтенант Джеймс Кирк только ожидает повышения в должности. Где-то там научный офицер лейтенант-коммандер Спок только готовится к службе в качестве старшего помощника под руководством нового капитана, которого еще не знает – и не знает, какою роль сыграют в его жизни следующие пять лет. Какую роль они сыграют в жизни обоих.
Это абсолютно нелогично, Спок знал это. Временные потоки параллельных вселенных вовсе не являются с необходимостью также параллельными, и уж точно не являются симметричными. Далеко не все их события повторяются в точности, некоторые не повторяются вовсе. И «сейчас» в этой вселенной вовсе не то же «сейчас», что в его родном мире. Но, вопреки всякой логике ему хотелось думать, что именно в этот момент, сейчас, их с Джимом приключение – только собирается начаться. Что где-то там они оба молоды, и не было еще ни Деневы, ни Боттани-Бей, ни Генезиса. Что они все еще полны энтузиазма в преддверии новых приключений, полны веры в разум и справедливость, и книги их жизней еще не заполнены исчерканными страницами ошибок и вырванными листами невосполнимых потерь. Эта совершенно абсурдная идея согревала. Пусть здесь, для него, сейчас все уже почти закончено – но там, где-то, тоже сейчас, для него же – для них! – все только начнется. Странно было на сердце от этой мысли. Странно – и тепло. И еще более странно и тепло было от сознания, что, даже если ему самому обратной дороги нет, там – во времени их родной Вселенной – Джим сейчас еще жив. Только здесь, в молчаливой и певучей пустоте чужой планеты, названной именем родины, Спок мог позволить себе эту мысль, чудовищно безумную в своей абсурдной нелогичности. Он ведь прекрасно знал, что Джима нет больше. Что он… Нет. Это слово не будет произнесено. Это слово не может и не должно стоять рядом с именем Джеймса Тиберия Кирка. Не должно.
…Время… В конце концов, что такое время?.. всего лишь искажение континуума, энергетическая флуктуация пространства, стремящегося к вечной энтропии. Бесчисленные вибрации квантовых струн в пустоте. Физическая размерность, однонаправленная и необратимая. Не-обратимая. Дорога, всегда ведущая в один конец. Движение от порядка к хаосу – вечный закон всех возможных вселенных. Ничто не может устоять перед законом энтропии, повернуть реку вспять, заставить зыбкую, ускользающую мелодию под названием жизнь – быть сыгранной еще раз. Еще раз… Архинелогично безрассудная идея. Но Джиму бы она понравилась. Определенно. Эта мысль заставила Спока по-настоящему – по-человечески – улыбнуться.
Джим.
… Джим, где ты сейчас? … Джим, есть ли ты сейчас?
***
Звезды мерцали над головой – холодные, ясные, чистые. Воплощение математики хаоса, гармонии бесконечности, упорядоченности пустоты, вечно звучащей музыки безмолвного вакуума. Тонкий, безупречно четкий узор, знакомый с юности… и все же неуловимо, едва заметно иной. Так же как и вся эта вселенная, так и не ставшая домом. Спок принимал неизбежное, отстраненно и без удивления констатируя, что данный факт не вызывал у него нелогичных, но вполне объяснимых бы эмоций… отчаяния? Но нет. Время отчаяния для него ушло много раньше, почти столетие назад. И сейчас даже в том, покинутом мире для него не оставалось ничего, ради чего стоило бы возвращаться. Как, впрочем, и в этом. Он не искал и не ждал здесь дома. Так же как давно не искал его и в своем мире. Дом остался далеко в прошлом. Там, на давно сгоревшей серебряной Энтерпрайз.
И сейчас Споку было как никогда легко принять вулканское kaiidh. Ему действительно было это… безразлично. Вот только звезды… Звезды звали.
– Возвращаетесь домой, посол? Парнишка-офицер из посадочного ангара явно был новичком и еще не знал, как следует общаться с вулканцами. Скорее всего, один из недавних выпускников Академии, проходящий практику перед первым служебным распределением. Он немного напомнил Споку Чехова, каким тот впервые появился у них на Энтерпрайз – тот же бьющий через край энтузиазм, горящие глаза, дружелюбие, неиссякаемый оптимизм – и столь же неиссякаемое, острое любопытство по отношению к окружающему миру. – Очевидно, энсин. – Спок приподнял бровь. Все уже успели понять, что с послом Споком контактировать намного легче, чем с прочими вулканцами. Он куда лучше, чем его сородичи, умел понимать людей. И, что важнее, он умел их уважать. И, признавая человеческую эмоциональность, видеть логику в казалось бы нелогичном поведении. И легко считывать невербальные знаки, которые в человеческом общении зачастую были важнее рациональных понятий. Вот и сейчас вместо традиционно каменного «я-не-испытываю-эмоций» выражения лица Спок сдержанно, одними глазами, улыбнулся. И хотя те, кто когда-то умел замечать его улыбку, были теперь невозможно далеко в пространстве и времени, его юный собеседник оказался проницателен – и широко, очень по-человечески улыбнулся в ответ. – Удачного пути, посол! – бодро пожелал он. – Дорога домой всегда в радость. – Идиот ты, – прошипел за его спиной второй офицер, рангом постарше. – Это же вулканец, они не испытывают эмоций. И в удачу не верят, кстати. – Отчего же, лейтенант, – с безупречно непроницаемым лицом парировал Спок, садясь в шаттл. – Мы давно научились признавать некоторые причудливые человеческие обычаи в определенном контексте вполне… логичными. Плавно закрывающаяся автоматическая дверь скрыла от него два лица – ошарашенное и заговорщически-веселое. Спок позволил себе питать маленькую нелогичную надежду, что юный энсин пойдет столь же далеко, как и их жизнерадостный Чехов – и мысленно тоже пожелал ему удачи. Славный, все-таки, паренек.
***
Оставшись один в пассажирской каюте шаттла, Спок беззвучно вздохнул. Эти путешествия начинали его утомлять. Даже короткие поездки отзывались в теле изнурительной, тягучей усталостью, от которой не спасала даже привычная медитация. Безошибочное, свойственное его народу умение контролировать состояние и работу органов тела подсказывало причину – сердце подходило к пределу своей прочности. Более, чем на сотню лет раньше, чем могло бы быть. Что ж, учитывая все, это… логично. И именно поэтому посещение вулканского представительства на Йорктауне было неизбежной необходимостью. Его годы – а возможно, месяцы и дни – приходят к концу. И следовало логичным образом подвести итоги и завершить дела. Собственно говоря, только одно дело.
У Спока было не так уж много личных вещей, и если верить внутреннему ощущению личного времени, большинство из них ему уже не понадобится. Старейшины были должным образом предупреждены, и дали обещание передать его имущество указанному лицу после известия о его смерти, признав это условие логичным. Насчет выбора вышеупомянутого лица также вопросов не возникло – в самом деле, кому логичнее всего доверить то ценное, что имеешь, как ни… самому себе? По его сведениям, Энтерпрайз в скором времени должна прибыть к базе Йорктаун после очередной миссии дипломатического характера. Возможно, к тому времени все решится. Факт его вероятной скорой кончины его соотечественники приняли с подобающей сдержанностью и логичным сожалением. Нет смысла скорбеть о том, что невозможно изменить, как любят… любили повторять на Вулкане. Спок мысленно усмехнулся, представляя, что бы имел сказать по этому поводу добрый доктор Маккой. И… что имел бы сказать по этому поводу Джим. Собственно, его капитан в свое время вообще предпочитал не говорить, а делать. Причем делать такое, отчего Федерация не знала, награждать ли его как героя или наказывать как преступника – или и то, и другое сразу. Воистину, некоторые люди просто восхитительно нелогичны… Немного жаль, что он больше не увидит нынешнего Джеймса Кирка, но, это, возможно, лучший вариант. Все равно в его памяти жива прежняя команда Энтерпрайз. Эти же, совсем еще юные, дети, должны пройти свой путь. Без чьих-либо сторонних подсказок и наставлений. Впрочем, одно наставление он все же был намерен оставить.
Нынешний вариант его самого наконец понять смысл того шанса, который ему выпал. То, чем члены экипажа Энтерпрайз могут стать друг для друга. То, чем они могут сделать друг друга. И, самое главное, чем могут стать друг для друга старпом Энтерпрайз и ее капитан. Какую роль может сыграть для этой Вселенной их дружба…. А может и не сыграть. Спок нахмурился, думая своей молодой версии, об этом странном, нервном, внутренне изломанном мальчике, таком замкнутом и настороженном, несущем свою боль, как щит. Ему еще неизмеримо долго идти до настоящего коммандера и, тем более, капитана: внутри его разума бушует буря – две противоположные природы бьются друг с другом насмерть, и ни одна не желает давать пощады. Когда-то Спока разрывало то, что он принадлежал одновременно двум мирам – и Земле, и Вулкану. Нынешняя его копия не принадлежала ни тому, ни другому. У него не было дома нигде. Даже на Энтерпрайз. А каким стал бы он сам? – пришла неожиданно мысль. Каким бы он стал, если бы в ранней юности остался без теплой неосязаемой поддержки Аманды, незримо обожаемой им с отцом с равной силой и с равной сдержанностью? Аманды, которая, не обладая способностью к телепатии, без особых усилий умела понимать несказанное и всегда была центром, вокруг которого вращались планеты их маленькой семьи? Что бы он испытал в молодости, если бы знал, что Аманды больше нет? Что больше нет Вулкана с его вечной песней ветра, алым шаром раскаленной Т'Хут, огромным, полным звезд ночным небом, пряным запахом пустынных трав – и вечной, прозрачной тишиной Селейи, нерушимого оплота духа вулканского народа?.. Он мог не быть на родине годами, но это ничего не меняло. Вулкан был – и пока он был, мир оставался на своем месте. Спок не знал, как бы он повел себя, если бы… Нет, подумал он. Все равно – нет.
…Их последняя встреча произошла как раз после истории с недоброй памяти Ханом, которому, как оказалось, было суждено нести разрушение в обоих вселенных. В общих чертах узнав о совершившихся тогда событиях – и прекрасно зная себя самого – Спок был практически уверен, что получит сообщение с просьбой о встрече. И не ошибся. Внешне молодой старпом Энтерпрайз был настолько по-вулкански безупречно невозмутим, что Спок понял: там, внутри, этот мальчик мечется, как пойманный в ловушку сехлат, готовый от смятения и ярости грызть собственную плоть. И, поскольку его собеседник явно не решался начать разговор, спросил первым: – Полагаю, самочувствие капитана уже значительно улучшилось? – Да. – Коммандер дернулся, едва не вздрогнув. – Вы успели навести справки? Откуда… – Просто я хорошо знаю себя, – чуть заметно улыбнулся Спок. – Если бы Джим пребывал в критическом состоянии, ты находился бы поблизости, руководствуясь, несомненно, логичными и разумными причинами. Ты здесь – следовательно, его жизнь уже вне опасности. – Верно. – Молодой вулканец отвел глаза. – Капитан Кирк… Джим пришел в себя семнадцать часов назад. Был чрезвычайно доволен собой, узнав общий исход дела. – Узнаю Джеймса Кирка, – усмехнулся Спок. – Способен даже смерть обыграть в покер. – Покер?.. – Человеческая игра на основе карт. Джим учил меня когда-то – без особого успеха, правда, но общий принцип я понял. Впрочем, шахматы нас всегда устраивали гораздо больше… – Вы говорили… – Коммандер говорил с трудом, тяжело проталкивая слова, будто каждое из них камнем забивало горло. – Вы говорили, что были связаны с капитаном из вашей вселенной узами крепкой дружбы?.. – Были и есть. – Спок чуть склонил голову. – В некоторых ситуациях факт см… факт физической кончины ничего не меняет. Его собеседник нахмурился, отвернулся, преувеличенно пристально разглядывая раскинувшуюся за панорамным окном кабинета пустыню – и явно не видя ничего. – Спок. – Все-таки немного странно обращаться к самому себе по имени. – Что тревожит тебя? Какой вопрос ты не решаешься задать? – Это не вопрос. – Его тезка резко обернулся. Сквозь темные зрачки, как сквозь прорези в маске, рвались смятение и боль. – Когда вы… ты говорил, что вы победили в схватке с Ханом, но очень высокой ценой… Я не знаю, как сформулировать. Я не могу логически объяснить. Я… Он осекся, закрыл глаза, глубоко вздохнул, открыл снова. И тихо добавил: – Я прошу разрешения показать вам… все. Спок замер, пристально всматриваясь в собеседника. Потом, кивнув – скорее собственным мыслям, чем ему – склонил голову, подставляя лицо для мелдинга.
…Волна своих-не-своих эмоций захлестнула его – волна смятения, шока, ужаса, не-чужой боли, отделенной стеклом, бьющей наотмашь… так знакомо…
"…Мне страшно, Спок…"
"…Не горюйте, капитан, это логично. Благо большинства важнее…"
"…Как ты справляешься с эмоциями?.."
"…или одного – (прости меня)…"
"…Ты понял, почему я вернулся за тобой?.."
"…Я был… и всегда буду… твоим другом…"
"…СПОК!!.."
Воистину, что тяжелее – умирать самому или смотреть, как умирает друг? Эта вселенная неожиданно обыграла тот сценарий, о котором он и сам думал во время той истории с Генезисом. Не мог не думать. Тот сценарий, который логично представлялся наиболее вероятным в тех критических обстоятельствах – и который нелогично ужасал. Возможно, сознавая это, Спок тогда и принял решение действовать столь радикально. Джим всегда с безрассудной легкостью подставлялся под удар, и у него был бы всего один шанс из сотни миллионов выбраться живым, окажись он в реакторе. У Спока шансов было объективно больше, хоть и столь же маловероятных – но даже если бы их не было вовсе, он ни разу не усомнился в правильности принятого решения. Ситуация была патовая – либо он, либо адмирал – и он с логичной очевидностью выбрал себя, как делал всегда, когда ему удавалось опередить Джима. Забавно, подумал Спок, именно к этому в конечном счете всегда и сводились наиболее опасные их приключения – к незримому состязанию, в котором победивший успевал встать под удар раньше проигравшего. К состязанию, в котором у них с Джимом всегда была уверенная ничья. Определенно, им все же несказанно повезло тогда…
Дрожащие пальцы оторвались от его виска так резко, будто касались раскаленного металла вместо кожи. Молодой вудканец отшатнулся от него, вцепившись в собственное лицо ладонью, неровно и хрипло дыша. – Это был ты, – почти беззвучно проговорил он. – Тогда, в вашем времени. Это сделал ты. Спок промолчал: он знал, что ответ не нужен. Его тезка выпрямился, глубоко вздохнул, облекаясь в привычную броню невозмутимости. («Я вулканец, я не испытываю эмоций»? Кого ты обманываешь, мальчик?) – Конечно. – Неестественное спокойствие в его голосе резало тишину, как бритва. – Это логично. Это с самого начала должен был быть я. Это была моя обязанность… – Умереть ради жизни других не обязанность, – возразил Спок. – Это почетное право: спасти тех, кто дорог, исполнить долг до конца. И я абсолютно точно знаю, что мой капитан, не задумываясь, предпочел бы в ту минуту поменяться со мной местами. Выражаясь человеческим языком, в тот раз мне просто повезло больше. – Повезло? – одними губами выдохнул его собеседник. – Именно так. Потому что вся тяжесть жертвы ложится не того, кто уходит, а на того, кто остается. Запомни это, когда в следующий раз пойдешь на риск. Коммандер хотел что-то сказать, но потом резко, как будто его ударили, осекся. Помолчал. – Тогда, когда капитан нарушил Первую Директиву, чтобы спасти меня... – медленно проговорил он. – Я… поступил согласно уставу. Это было логично. Но, получается… неправильно? Спок вздохнул. Он дал себе слово, что больше ничем не станет вмешиваться в судьбу ни своего двойника, ни его коллег, но эти события… Воистину, Хан в любой реальности обладал поразительной и удручающей способностью обращать в хаос все их планы и стратегии. – В моей реальности Джеймс Кирк заплатил за мою жизнь жизнью своего сына, своим кораблем и адмиральской должностью, – ровно сказал он. – Он пошел на преступление ради дружеского долга по отношению ко мне. Я абсолютно точно знаю, что он не отступил бы, даже если бы у него был выбор, но от этого боль его потерь не была меньше. И вина за них, вольная или невольная, лежит на мне. – Но на его месте ты сделал бы то же. – Как мы видим, да. В любом времени и в любой вселенной. Молодой вулканец нахмурился, смотря на свою собственную более взрослую копию, читая свое собственное смятение, отзывающееся грустной усмешкой в обрамленных морщинами глазах. – Ты говорил, что логика – только начало мудрости. Но меня… нас ведь учили, что логика это и есть мудрость. Что она вершина познания, доступного мыслящему существу. Как же тогда?.. – Мудрость заключается не в познании мира, а в его понимании и принятии. В том, чтобы равно слышать голос и разума, и эмоций, но ни одному из них не позволять единолично управлять собой. – Значит… люди мудрее нас? – Мудрее? – Спок усмехнулся, покачав головой. – Нет. Они так же, как и мы, ошибаются и так же совершают правильные поступки. Их воля гибка, как течение воды, которое при кажущейся зыбкости и податливости способно пробить любую преграду. Они не бегут от эмоций, они принимают их, позволяя им захватить себя – и превращают их в свою движущую силу. Они не пытаются, подобно нам, укротить стихию, а сами становятся ею. – Но это же… логическое противоречие? – Верно. Люди противоречивы, и их преимущество перед нами в том, что они легко принимают собственные противоречия и живут с ними. Их воля слабее нашей, они ментально незащищены, и их легко подчинить – но почти невозможно сломать. Они не способны выдержать те нагрузки, на которые способны мы – но они же пройдут там, где мы не сможем. – Именно поэтому ты предпочел работать с людьми? Поэтому пошел за капитаном-человеком? Потому что люди способны пройти дальше нас? В темных глазах пожилого вулканца сверкнули крошечные золотистые огоньки – отблеск других глаз, угасших давным-давно. – Я, как ты выражаешься, пошел за ним, потому что Джим Кирк был и останется моим капитаном и моим другом – так же, как и я навсегда был и останусь другом ему. Потому что, несмотря на противоположность наших характеров, наши разумы всегда были созвучны, и мы всегда компенсировали слабости и умножали преимущества друг друга. Именно сила нашего союза помогала нам пройти там, где в отдельности не прошел бы ни человек, ни вулканец. В этом преимущество дружбы, и это тебе еще предстоит понять. – Я… понимаю. – Глубоко посаженные темно-карие глаза были спокойно-серьезны. – То, о чем вы… ты говоришь, в значительной степени выходит за рамки известного мне опыта, но… Я понимаю. – Не сомневаюсь. – Спок едва заметно улыбнулся. – На моей памяти мне часто случалось совершать ошибки, но все же в конце концов я находил верное решение, каким бы сложным оно ни было. Молодой коммандер Энтерпрайз кивнул, почти-улыбнувшись. – Я запомню эти слова. – Он сделал шаг к двери, потом обернулся: – Мы ведь… больше не встретимся, верно? – Это наиболее вероятный исход. – Спок привычно поднял бровь. – И это не должно тебя огорчать. Ты должен прожить свою собственную жизнь, не оглядываясь на поступки твоего варианта из другой вселенной. Это будет только твоя собственная судьба. – Вулканцы ведь… не верят в судьбу? – Верно. Но мы признаем нерушимый закон причин и следствий, неотвратимо следующих друг за другом, согласно течению времени. И у тебя оно будет. А мое время подходит к завершению. И это… – Логично? – Правильно, мистер Спок. – Глаза, обведенные сетью морщин, сверкнули по-молодому ярко. – Просто правильно.
…Да, вероятнее всего, они никогда теперь больше не увидятся. Анализируя свои мысли, Спок отстраненно заметил, что, как ни странно, этот факт не вызвал в нем огорчения. Им все больше овладевало усталое, прохладно-спокойное безразличие – настроение, обыкновенно несвойственное ему. Даже научный энтузиазм и логичный, обоснованный азарт от процесса открытия новых знаний и решения сложных задач утрачивал свою яркость. Эта была усталость даже не физическая – холодная, неосязаемая, вкрадчивая, липкая и режущая как стеклянная паутина – она приходила изнутри и исподволь выпивала силы. Чем-то это напоминало то облако-вампира, с которым им пришлось столкнуться когда-то и которое чуть не прикончило Джима на Фаррагауте. Помнится, тогда зеленая вулканская кровь не пришлась ему по вкусу… Что ж, есть на свете облако, которое способно поглотить абсолютно любую кровь. Смерть. Плотно сомкнутые губы чуть дрогнули, кривясь в сухой, сдержанной усмешке. Смерть никогда не пугала его. Сейчас – еще меньше, чем никогда. Он постарался сделать все, что мог, для этого, здешнего Джима и здешнего Спока, постарался подсказать им, чего они могли бы достичь вместе, чем могли бы стать друг для друга… но какой бы путь не выбрали эти мальчишки, это будет иной путь. Совсем иной. Не тот, что когда-то прошли они с Джимом – хотя, возможно, в силу корелляции временных линий некоторые события и будут совпадать. Тем не менее, у этих двоих будет своя история. Со своими ошибками – и своими победами. Его ошибки и победы подходят к логическому концу.
Спок знал, что не станет оставлять свою катру – и даже не потому, что эта вселенная, как бы то ни было, была чужой для него. Даже в своем родном мире он не совершил бы во второй раз этого шага. Все, кому он мог бы оставить свое сознание, свою сущность – и все, ради кого ее стоило оставить – бесследно канули в черную дыру, общую для всех живущих. А здесь, по эту сторону горизонта событий, не осталось никого и ничего, ради чего имело бы смысл продолжить существование – хотя бы и в виде чистого разума. Спок хотел уйти так, как жил – самим собой. Джим бы одобрил это, подумал он. Хотя когда-то именно это свойство вулканской природы и подарило им шанс на еще много радостных лет дружбы. Все-таки нелогично жаль, что подобного не происходит с людьми. Хотя Джим не пошел бы на это. Он весь был – порыв, борьба, свобода. Он не согласился бы на полу-жизнь. Ему всегда было нужно все или ничего. Что ж, в этом они схожи, подумал Спок. По крайней мере, сейчас. Разница только в том, что его «все» давно в прошлом. А о «ничего» не стоит и жалеть.
Мелодичная трель стационарного коммуникатора прервала ровное течение мысли. Вызов шел с покинутой Споком базы на его личный код, известный на Йорктауне только вулканским старейшинам. Любопытно. – Приносим извинения за беспокойство, посол, – отозвалось устройство безупречно вышколенным профессионально-вежливым тоном девушки-диспетчера. – У нас сообщение от дипломатического представительства Нового Вулкана. Вас соединять? – Соединяйте. – Спок признался себе, что почти удивлен. Старейшинам никогда не требовалось добавлять что-либо после завершения беседы: все, что они хотели сказать, они говорили сразу. – Посол Спок, – невозмутимо изрек коммуникатор. – Мы сочли логичным связаться с вами, поскольку уже по завершении вашего визита нами было получено сообщение от научно-исследовательского комплекса на Харите из системы Эпсилон-Вела IV. Сообщество ученых под руководством профессора Свена Хёглунда проводит астрофизические наблюдения коллапсирующей двойной Вольфа-Райе в Парусах, и просят вашего участия в качестве научного консультанта для анализа некоторых спорных экспериментальных данных. Поскольку у них нет ваших личных координат, они связались с вами. В контексте нашей последней беседы нам следует передать им ваше согласие или же отказ? Спок задумался на четверть секунды. Приглашение принять участие в научном исследовании было неожиданно, и одновременно логично радовало, представляя напоследок приятную отдушину среди утомительной, хотя и необходимой дипломатической деятельности. Дипломатия давно уже давалась Споку легко (во многом благодаря смешанным генам, подарившим ему интуицию столь же острую, как и логику), однако это не мешало ему относиться к данному роду занятий со стойкой (и, безусловно, логичной) неприязнью. Именно науку он продолжал считать своим первейшим и наилучшим призванием, в котором он мог максимальным образом реализовать все способности своего сознания. Кроме того, имя профессора Хёглунда было смутно знакомым, и, проведя инспекцию долговременной памяти, Спок вспомнил откуда. Он слышал его еще в молодости, служа под началом Кристофера Пайка. Блестящие, парадоксальные, зачастую спорные работы в области квантовой теории поля, и топологии темной материи всегда вызывали широкий резонанс в научном сообществе. Поразительно любопытно… – Передайте мое согласие, – ответил он вслух. – В любых обстоятельствах нерационально пренебрегать возможностью получить новое знание. – Ваше решение логично, – невозмутимо отозвался коммуникатор. – Высылаем координаты системы. И отключился.
В воцарившейся тишине Спок подошел к экрану-иллюминатору, набрал код внешнего обзора. И, глядя на прошивающие забортный вакуум огненные нити проносящихся мимо звезд, задумался. В родной вселенной даже после завершения карьеры офицера Звездного Флота его нередко приглашали консультантом для решения сложных междисциплинарных задач – и не только из-за энциклопедической образованности и острого, парадоксально мыслящего ума, который по многозадачности и скорости обработки данных превосходил многие компьютеры, но в большей степени из-за его личностных качеств. В то время, как его сородичи традиционно относились к землянам со снисхождением (безусловно, логичным), и даже с полупрезрением, Спок давно понял, что люди – намного больше, чем кажутся на первый взгляд. Что многое из того, что было принято считать слабостью землян, на самом деле было их силой. В них было детское безрассудство, нерассуждающая отвага, иррациональная – и неистребимая – вера в удачу. В них была способность надеяться и прощать. А еще – тепло и умение строить эмоциональные узы не слабее ментальных вулканских. Они не умели управлять эмоциями – но они научились с ними сосуществовать. Они не умели блокировать боль – но они научились ее терпеть. Они не умели читать и передавать мысли – но они научились понимать без слов. Именно чувства помогали людям решать те задачи, которые были признаны вулканской наукой в принципе неразрешимыми. И именно их нелогичность давали им возможность заходить в открытии непостижимого дальше, чем был способен рациональный интеллект. И именно чувства позволяли им побеждать там, где не оставалось места ничему… кроме, разве что, надежды. И не были ли они в этом сильнее вулканцев? Не случайно именно люди, всего через двести лет после первого выхода в Большой космос достигли до самых дальних из изученных рубежей, отваживаясь проникать туда, где останавливались куда более развитые расы Галактики. Например, те же вулканцы. Да, Спок давно научился понимать людей. Зачастую куда лучше их самих. Эта сверхчеловеческая – и сверхвулканская – проницательность была еще одним из свойств, которое выделяло Спока среди его собратьев по расе (и во многом являлось в их глазах свидетельством его «испорченной» крови) – и именно оно помогло ему достичь таких успехов на поприще дипломатии и науки, сделав его одним из самых выдающихся умов своей эпохи. Долгие годы работы с людьми научили его распознавать мельчайшие оттенки интонаций, пауз, ударений, мимики и выражений глаз – тех неосознанных невербальных знаков, которые порой говорят о смысле человеческой речи больше, чем логическое содержание понятий. Вулканская внимательность и… да, интуиция (спасибо Джиму, хотя до него Споку всегда было далеко), помогали выявлять малейшие оттенки лжи и правды, как бы их ни хотел скрыть сам говорящий. Сам он, впрочем, оценивал свои успехи на поприще дипломатии всего лишь как умеренно удовлетворительные, считая их скорее следствием опыта, перенятого у подлинного гения в этой области. Ибо на его памяти никто не мог превзойти в дипломатическом таланте Джеймса Тиберия Кирка –впрочем, мало кто и ненавидел политические игры так же, как он. И в этом Спок от души и искренне разделял мнение своего капитана и друга. Слишком много было лицемерия, грязи, подводных течений, двойных и тройных смыслов, а также тошнотворного цинизма и жестокости, чтобы это занятие могло приносить моральное удовлетворение. Спок делал то, что должен был делать – но ничто не могло заменить ему радости научных открытий – и еще более чистой и яркой радости от возможности разделить эти открытия с другом. Эти ощущения были ближе всего к тому, что на шкале его ценностей характеризовалось как счастье. Второе из этих ощущений навсегда ушло из его жизни. Первое… случалось удручающе редко. И потому предложение от межпланетной команды ученых, исследующих астрофизические феномены в переходных состояниях, было, несомненно, крайне любопытным. Особый интерес составляло и то, что в качестве объекта наблюдения выступала двойная Вольфа-Райе – класс интереснейших звезд, коих в Галактике было известно не более двух десятков. Яркие, нестабильные, недолго живущие, они порождали целый спектр непредсказуемых физических процессов и явлений, позволяющих производить серии интереснейших наблюдений и увлекательнейших опытов, приоткрывавших фундаментальные, до конца не исследованные закономерности многомерного пространственно-временного континуума видимой и невидимой Вселенной. В свое время Энтерпрайз нередко направляли на подобные миссии – и они всегда были очаровательно интересны, хотя зачастую в равной степени и опасны. Спок улыбнулся про себя. Джиму бы наверняка понравилась эта задача. Наверняка.
***
Харита, явно названная так каким-то романтичным любителем древних земных мифов, была скорее планетоидом, нежели планетой – небольшой, всего 1,28 размера Плутона, шарик базальта, с полуостывшим железным ядром и тонкой пленкой разреженной атмосферы. Серая, покрытая пылью и испещренная следами бесчисленных метеоритов, планетка вращалась по изящной эллипсоидной орбите с очень высоким эксцентриситетом, за что, собственно, и получила свое имя. Единственными достоинствами этого тихого, безгористого мирка было всегда ясное, хоть и черное, небо и полное отсутствие сейсмической активности, а также экранирующих излучений и помех в виде солнечного ветра. Эпсилон-IV, солнце Хариты, был умирающим белым карликом чуть ярче земной Луны и практически не излучал высокоэнергетических частиц – как и не мешал астрономическим наблюдениям. Все эти свойства – а также близость звезды к ряду чрезвычайно любопытных с научной точки зрения космических объектов созвездия Парусов – делали Хариту практически идеальным местом для обсерватории, каковой, она, в сущности, и была. Сама обсерватория занимала центральный сектор научно-исследовательского комплекса, представляющего собой сложную систему подземных и наземных сооружений из сверхлегкой и сверхпрочной титановой нанопены. С высоты все сооружение в целом напоминало то ли филигранную брошь, то ли один из символов древневулканского языка – арки и параболические дуги внешних коммуникаций изящно оплетали стеклянно-прозрачный фулерреновый купол, бриллиантово поблескивающий в лучах вечно угасающего солнца. Основные же помещения находились под землей: шарообразный каркас центрального телескопа, синтезированный из аморфного вольфрама, был на две трети вплавлен в базальтовую планетарную кору. Поскольку ядро планеты было почти полностью остывшим, это сводило сейсмические флуктуации к области мнимых чисел и значительно повышало точность регистрируемых данных. Второй купол явно был выстроен позже – он был сконструирован из гибкого и сверхпрочного палладиевого стекла, недавней разработки лабораторий Звездного Флота, прекрасно зарекомендовавшей себя при строительстве базы Йорктаун. Он включал в себя оранжерею, прогулочные зоны и посадочную площадку для шаттлов, на которой Спока уже ожидали встречающие. Собственно говоря, только один встречающий.
Профессор астрофизики Свен Хёглунд был высок, широкоплеч, громогласен и исполнен исследовательского энтузиазма. Этот энтузиазм сквозил во всем: в его порывистых, энергичных движениях, в быстрой, неравномерной речи, во взгляде, горящем вдохновенным огнем, любопытном и остром. Манеры профессора были мальчишески легкими и быстрыми, и в первый момент было сложно заметить, что он уже далеко не молод, что его пышная, непослушная шевелюра только местами сохранила первоначальный рыжеватый цвет, а лицо избороздили глубокие морщины между бровей и в углах рта. И только глаза невероятно странного цвета – очень светлого, то ли голубого, то ли зеленого, напоминающего перламутр – были ясными и молодыми. – Наслышан о вас, посол Спок. – Он едва не протянул руку, явно в последний момент вспомнив об особенностях вулканского этикета. – Чрезвычайно интересно познакомиться с вами лично. – Аналогично, профессор. Ваши разработки алгоритмов квазифракальных структур поля Хиггса весьма впечатляют нестандартностью подхода. – Ну, сейчас сфера моих интересов несколько изменилась… но благодарю за комплимент. Ах, да, благодарность же нелогична? Я часто забываю эти вулканские правила, извините, посол… – Нет причины. – Морщинки в углах темных глаз стали чуть глубже. – Человеческие нормы поведения давно и хорошо знакомы как мне лично, так и моей расе, хоть мы и не всегда полностью разделяем их. – Отрадно слышать. – Хёглунд поморщился. – Я среди этой дипломатии, как слон в посудной лавке… это такое земное выражение… а, вы знаете? Конечно. Никогда не угадываю, что можно говорить, а что нельзя. – Вам нет нужды угадывать, профессор. – Спок чуть наклонил голову. – Я вполне привычен к общению с людьми, и наше с вами взаимодействие тем проще, что оно не отягощено дипломатическими формальностями. Я здесь как ученый, а не как официальное лицо. На лице его собеседника отразилось откровенное облегчение. Он улыбнулся неожиданно широко и обезоруживающе, открыто, как мальчишка – и эта улыбка на долю секунды кольнула сердце неожиданным сходством с другой, давно угасшей – но не забытой. – Профессор Хёглунд, думаю, логично будет узнать цель моего визита, – сказал он вслух. – Полагаю, вы столкнулись с рядом сложностей в ходе ваших исследований? Парадоксальные результаты или трудности интерпретации данных? – Ох, конечно! – Тот экспрессивно всплеснул руками. – Конечно, пойдемте, я покажу вам нашу базу. Вам, как ученому, должно быть интересно… Данные… да. Они чрезвычайно любопытны, нам фантастически повезло с этой звездой. Но самое главное не это! – На его лице отразился почти детский восторг. – Самое главное то, что мы стоим на пороге грандиознейшего эксперимента! И если нам удастся достичь нашей цели хотя бы на один процент из ста, это будет величайший прорыв! Его полный вдохновенного энтузиазма голос напомнил Споку лейтенанта Монтгомери Скотта, который также был склонен к проведению самых невообразимых – и неожиданно успешных – экспериментов в своем родном машинном отделении. Воистину, творческие умы везде одинаковы… – Весьма любопытно. – Он приподнял бровь, маскируя улыбку во взгляде. – И какой же цели вы стремитесь достичь, профессор? – Поймать время, посол. – Льдисто-светлые глаза Свена Хёглунда сверкнули восторженно и упрямо. – Поймать время.
Продолжение следует.
P. S. Все, упомянутые в тексте астрономические термины, являются реальными. Все упомянутые строительные материалы также реально существуют или находятся в стадии разработки. P. P. S. Автор по-прежнему является убежденным сторонником хеппи-эндов)
Ничто так не украшает мир, как возможность дорисовать его в своем воображении (с)
Название: Звездные капитаны: сквозь горизонт событий. Автор:Aleteya_ Фандом: Звёздный путь (ТОС) Категория: дружба, фантастика, драма, Hurt/comfort. Размер: миди Рейтинг: PG-13 Статус: в процессе Персонажи: Спок, Джеймс Т. Кирк. Предупреждение: ОМП, ОЖП Описание: У Вселенной странная логика. Но именно она позволяет ей иногда творить... чудеса? Примечание: Эта идея бунтовала в моей голове полгода кряду, пока я наконец не сдалась. Ели оно желает быть написано, оно должно быть написано. Kaiidh. Дисклеймер: Ни на чьи права не претендую.
Звездные капитаны из забытых легенд... Ткани мира, как старые шрамы, свой оставляют след. Потаенные струны сами вспомнят мотив, И если увидишь небесные руны, Поймешь - ты на верном пути.
Звезды звали. Их лучи, слабо мерцающие в разреженной атмосфере пустыни, прокалывали сетчатку, странным, необъяснимым образом дотягиваясь до самого сердца. Триллионы фотонов, пролетевших миллиарды миллиардов световых лет холодной черноты – и каждый из них был подобен тонкой нити, протянутой сквозь молчаливый космос, протянутой столь туго, что это почти причиняло боль. Узоры созвездий выглядели безупречно правильными, незыблемыми, воплощением идеальной логики, присущей природе. Но в реальности они оказывались не более чем фикцией, абстрактной моделью, наложенной на ликующий, вечно движущийся, поющий хаос из огня, пыли и пустоты, который и был – Вселенная. Вселенная, которая неизмеримо больше любой логики. Идеальный образец совершенного беспорядка, куда более последовательного, чем логика любого сознательного существа. Включая вулканцев. Возможно, их – в первую очередь. Нелогично? Может быть. Но, в конце концов, прожив в этом (и не только в этом) мире столько лет, он может позволить себе отступить от логики.
Высокий седой вулканец, стоящий на каменистом гребне холма, беззвучно вздохнул. На плотно сомкнутых губах появилась едва заметная полуулыбка. Доктор Маккой был бы в восторге от этой мысли. Определенно, просто в восторге.
…Доктор Маккой… Саркастическая ухмылка, острый и заботливый взгляд, нервные и твердые ладони, столько раз вытаскивающие каждого из них из практически неминуемой смерти… Монтгомери Скотт… Лукавые искры в темных зрачках, морщинки в углах вечно улыбающихся глаз, гениальные руки… люди такие называют золотыми. Он тоже не раз вытаскивал их из опасности – их дом, их Энтерпрайз. Нийота Ухура. Мягкий голос и острый ум, теплая улыбка и стальная воля. Черна, как ночь ее страны – и столь же прекрасна. Павел Чехов. Мальчишеское любопытство и мальчишеская улыбка, несокрушимое жизнелюбие – и столь же несокрушимая отвага. Все самое лучшее изобрели в России, кажется, так?.. Хикару Сулу. Невозмутимость и авантюризм, воля, глаз и рука, что равно верны, точны и остры – как и клинок обожаемой им шпаги. И…
Вулканец на мгновение крепко зажмурился, позволив себе этот жест сейчас, когда никто не мог его видеть.
Джим.
Столько лет прошло, а это имя звучит все так же тепло и остро, радостно-горьким лезвием намертво вживленное в ткань сознания. Все так же… живо. Капитан Кирк был их сердцем, стержнем, вокруг которого выстраивалась пирамида, камертоном, настраивающим веер разрозненных нот. Он был тем, кто сделал из экипажа – команду. Он был тем, кто стал ему единственным другом. Братом. Единственным настоящим братом, да простит его Сайбок, где бы он сейчас ни был.
Когда-то эти люди бросились ему на выручку, рискнув и пожертвовав всем – карьерой, будущим, возможно, жизнью. Рискнули, не имея ничего, кроме призрака надежды, не имея никаких гарантий удачи, кроме своего, такого человеческого, упрямства. И, такого человеческого, безрассудства. И – победили. Единственный и бессменный экипаж Энтерпрайз. Его семья. Они были лучшими. Они были командой, единым целым, легко преодолевающим все препятствия, какие космос – и руководство Звездного Флота – ставили перед ними. Они проходили там, где никто не мог пройти. Они были лучшими из лучших. И они ушли.
Люди… Они так быстро уходят в пустоту, не оставляя после себя ничего, кроме памяти. Весь их путь – сгорание во времени, стремление к недостижимому, бег от неизбежного. Люди живут так недолго, так жадно и ярко, как метеор, разрывающий небо мгновенным, опаляющим сетчатку огнем. Ослепительным. И таким коротким. И Джим был таким метеором, сверкающим болидом на небосклоне многих и многих судеб, включая судьбу всей Федерации – и его собственную. Он был звездой, принесшей удачу столь многим, озарившей столь многие жизни… И сгоревшей в одиночестве. Спасая других. Как и всегда. И рядом не было никого, кто спас бы его.
Разумеется, это было нелогично, неразумно и бессмысленно – Спок все равно не в силах был бы ничего изменить, все обстоятельства были объективно выше его возможности хоть как-то повлиять на ситуацию. Люди не оставляют катры, и, будь он с Джимом, он не смог бы удержать в мире даже его часть. Тем более, что Джеймс Тиберий Кирк с большой степенью вероятности предпочел бы уйти целостной личностью, чем остаться в живых в виде какой-то там части – пусть даже и в сознании лучшего друга. Но, думал Спок, даже если бы он и не смог сделать для Джима то, на что он был способен как вулканец, он мог бы сделать то, на что он был способен как человек. Как друг. Быть рядом. Просто быть рядом, чтобы Джим не чувствовал себя одиноким. Держать руку. Смотреть в глаза. Встретить вместе смерть. И это уже было бы намного больше всего, что можно было бы представить. И этого у них уже не будет никогда.
«Я всегда знал, что умру в одиночестве».
Одиночество. Самый большой его страх. Как оказалось, не случайно. Он умер в одиночестве. Как и всегда знал.
Седой вулканец прикрыл глаза, подняв лицо к черному небу.
Прости, Джим. Я не смог.
***
Безусловно, это путешествие во времени создало больше проблем, чем их решило. Но обратной дороги не было… нет. В тот момент, который он покинул, ему не вернуться никогда. Никогда теперь. Время необратимо, и Спок помнил, чем обернулась его попытка – нет, не изменить прошлое, а лишь исправить последствия ошибки, допущенной в настоящем. Как оказалось, игры со временем обходятся очень дорого. Возможно, в этом есть нечто логичное и правильное. Даже безусловно логичное и несомненно правильное – хотя бы потому, что законы вселенной просто не могут не быть логичными – и уж конечно не могут быть несправедливыми. Несправедливость – морально-этическая оценочная категория, которая априори неприменима к парадигмам научных систем. Но… Наверное, он стареет, подумал Спок. Его жизнь подходит к завершению, вот и меняется точка зрения на знакомые и привычные вещи. Наверное, он очень сильно устал от жизни. От… одиночества?
… Ночное небо Нового Вулкана, несомненно, впечатляло. Солнечная система планеты была расположена под большим углом к плоскости вращения Галактики, и мерцающая полоса Млечного Пути выглядела с ее поверхности скорее как дуга из тонких растрепанных светящихся перьев, среди которых запутались крупные звезды. Крупнее всего они были в самом зените, там, где сквозь шлейфы газа и пыли проглядывал дымно-огненный белый шар галактического центра, освещающий пустыню ярче террианской луны. Планета, безусловно, была подобрана удачно. Тот же горячий и сухой воздух, пахнущий нагретым камнем, минерализованные источники, скупая и сухая растительность. Тот же состав и плотность атмосферы, то же прозрачно-черное ночное небо с лиловой полосой разреженного света на горизонте. Тот протяжно-певучий ветер и тот же вечно летящий по ветру песок, мириадами крошечных лезвий обтачивающий скалы. Планета была очень похожа на дом. И она не была домом.
Этот новый мир был слишком другим, и дело даже не в расхождении временных линий. Этот мир был жесток в самой своей основе. Оборонные системы здесь были развиты на порядок лучше, чем дома, зато фундаментальная наука отставала сильнее, чем это должно было бы быть обусловлено простым отставанием во времени. Плюс к тому – значительное развитие технологий слежения, химического и бактериологического, нано- и квантового оружия. Мощные системы бюрократии, корабли, скорее военные, нежели научные… По сравнению с этой реальностью его собственная выглядела почти фантастической утопией о светлом будущем человечества, какие сочиняли писатели древней доварповой культуры Земли. Даже миррорная вселенная, с которой им приходилось столкнуться, судя по впечатлениям Джима и тем двойникам, которых он видел – даже она не была так холодна и расчетливо-цинична как этот, безусловно, высокотехнологичный, но в чем-то… бессмысленный мир. Это был мир, привыкший не верить. Мир, привыкший воевать. И этот мир определенно не был близок ему. Этот мир изломал знакомых ему людей, разбил их на осколки и сложил из них иное целое – безусловно, гармоничное и логичное, но… безнадежно чужое. Спок подумал, насколько все же велика роль случая в формировании личности человека… и не только человека – тоже. Молодой, порывисто-резкий, опасный, как лезвие лирпы, ранящий и ранимый – юнец, только готовящийся стать взрослым сехлатом – здешний Джим был совсем другим Джимом. И от этого факта парадоксальным образом было легче. Было бы слишком сложно смотреть в Джимовы глаза и видеть в них выражение чужака. Хорошо знакомого, но – чужака. Смотреть в глаза Джима, который не Джим – это слишком… больно. Потому что Джеймс Тиберий Кирк, как показала практика, существует во многих вселенных. А его друг – только в одной из них. Джеймс Кирк, которого он знал, который был его капитаном, его адмиралом, его товарищем и его братом под всеми солнцами их Галактики – не был этим странным, ершистым, недоверчивым пареньком с душой, ощетинившейся сотней игл… причем добрая их половина была направлена внутрь и ранила его самого. В глазах его друга всегда плескалось теплое золотое солнце Айовы – а глаза этого Джима были выжженным небом, прокаленным до звонкой, льдисто-ясной стратосферной голубизны. И душа его тоже была выжжена. Выжжена с самого рождения. Тот Джим, которого он знал, лучился дружелюбием и теплом – и несокрушимой верой в лучший, справедливый исход для всех, кого только возможно. Этот – не верил ни во что.
Возможно ли, чтобы обстоятельства детства так сильно повлияли на личность? Так сильно изменили того Джима, которого он знал? Если бы Джим лишился семьи в самом детстве, он тоже мог стать… кем-то похожим? Нет. Нет, сказал себе Спок. Он видел Джима в разных ситуациях, полных горя, страха и опасности. Их работа, в конце концов, не была увеселительной прогулкой и приключением с аттракционами – это была борьба и поиск, полный радостей и открытий, но вместе с тем и опасный. Спок часто стоял за правым плечом капитана, помогая держать небесный свод миниатюрной вселенной Энтерпрайз – и ответственность, которая лежала на друге, была осязаемой тяжестью, даже когда они делили ее на двоих. Он видел Джима разным. Он видел его утраты – переживая каждую невидимо рядом с ним. Эдит, Мирамани, Рейна… эта его вина несмываема, но вряд ли он мог поступить тогда иначе… Брат Сэм. Невестка. И… Дэвид. Дэвид. Спок нахмурился. Эту боль он так и не смог тогда полностью с ним разделить… боль, косвенной причиной которой был он сам.
Да, в жизни того Джима тоже было многое. В жизни того Джима был Тарсус, был Фаррагаут, была Денева. Был Генезис и сожженный Энтерпрайз, был трибунал – и неоднократно. И все же его друг всегда ухитрялся сохранять тот невидимый стержень чести, благородства, стальной веры в справедливость – тот удивительный камертон добра и зла, который никогда не позволял ему перейти грань – и который и делал его героем. Обычным, ошибающимся человеком, и – героем. Героем, чье золотое сердце привлекало к нему окружающих сильнее обаятельной улыбки и дипломатических талантов. Золотое сердце, которое не сожгла и не остудила полная опасностей Вселенная. Сердце, всегда мечтавшее о звездах. И прекратившее биться – среди звезд.
Но время не дает вторых шансов. Сослагательное наклонение не существует – не случайно в вулканском языке его просто нет. Kaiidh. Что произошло, то произошло. Точка. Обратной дороги нет. Обратной. Дороги. Нет. Спок прикрыл глаза. Наверное, если бы он был человеком, ему сейчас, наверное, было бы больно. Если бы он был человеком.
***
В этой вселенной шел две тысячи двести шестьдесят третий год.
Год, когда там, в его мире, он завершал службу под командованием Кристофера Пайка и готовился принять назначение старшего помощника при уже новом капитане, чтобы отправиться с ним в пятилетнюю миссию на флагмане Федерации. Последний год перед их встречей с Джеймсом Кирком.
Все же у Вселенной причудливая логика, иногда совершенно странная, но парадоксальным образом точная, подумал Спок. Нынешняя Энтерпрайз под командованием нынешнего капитана Кирка вот уже четыре года успешно (и не очень) бороздит неисследованные просторы Галактики. Для его Энтерпрайз все только начнется менее чем через год.
Где-то там, в его временной параллели, старший помощник USS Фаррагаут, лейтенант Джеймс Кирк только ожидает повышения в должности. Где-то там научный офицер лейтенант-коммандер Спок только готовится к службе в качестве старшего помощника под руководством нового капитана, которого еще не знает – и не знает, какою роль сыграют в его жизни следующие пять лет. Какую роль они сыграют в жизни обоих.
Это абсолютно нелогично, Спок знал это. Временные потоки параллельных вселенных вовсе не являются с необходимостью также параллельными, и уж точно не являются симметричными. Далеко не все их события повторяются в точности, некоторые не повторяются вовсе. И «сейчас» в этой вселенной вовсе не то же «сейчас», что в его родном мире. Но, вопреки всякой логике ему хотелось думать, что именно в этот момент, сейчас, их с Джимом приключение – только собирается начаться. Что где-то там они оба молоды, и не было еще ни Деневы, ни Боттани-Бей, ни Генезиса. Что они все еще полны энтузиазма в преддверии новых приключений, полны веры в разум и справедливость, и книги их жизней еще не заполнены исчерканными страницами ошибок и вырванными листами невосполнимых потерь. Эта совершенно абсурдная идея согревала. Пусть здесь, для него, сейчас все уже почти закончено – но там, где-то, тоже сейчас, для него же – для них! – все только начнется. Странно было на сердце от этой мысли. Странно – и тепло. И еще более странно и тепло было от сознания, что, даже если ему самому обратной дороги нет, там – во времени их родной Вселенной – Джим сейчас еще жив. Только здесь, в молчаливой и певучей пустоте чужой планеты, названной именем родины, Спок мог позволить себе эту мысль, чудовищно безумную в своей абсурдной нелогичности. Он ведь прекрасно знал, что Джима нет больше. Что он… Нет. Это слово не будет произнесено. Это слово не может и не должно стоять рядом с именем Джеймса Тиберия Кирка. Не должно.
…Время… В конце концов, что такое время?.. всего лишь искажение континуума, энергетическая флуктуация пространства, стремящегося к вечной энтропии. Бесчисленные вибрации квантовых струн в пустоте. Физическая размерность, однонаправленная и необратимая. Не-обратимая. Дорога, всегда ведущая в один конец. Движение от порядка к хаосу – вечный закон всех возможных вселенных. Ничто не может устоять перед законом энтропии, повернуть реку вспять, заставить зыбкую, ускользающую мелодию под названием жизнь – быть сыгранной еще раз. Еще раз… Архинелогично безрассудная идея. Но Джиму бы она понравилась. Определенно. Эта мысль заставила Спока по-настоящему – по-человечески – улыбнуться.
Джим.
… Джим, где ты сейчас? … Джим, есть ли ты сейчас?
***
Звезды мерцали над головой – холодные, ясные, чистые. Воплощение математики хаоса, гармонии бесконечности, упорядоченности пустоты, вечно звучащей музыки безмолвного вакуума. Тонкий, безупречно четкий узор, знакомый с юности… и все же неуловимо, едва заметно иной. Так же как и вся эта вселенная, так и не ставшая домом. Спок принимал неизбежное, отстраненно и без удивления констатируя, что данный факт не вызывал у него нелогичных, но вполне объяснимых бы эмоций… отчаяния? Но нет. Время отчаяния для него ушло много раньше, почти столетие назад. И сейчас даже в том, покинутом мире для него не оставалось ничего, ради чего стоило бы возвращаться. Как, впрочем, и в этом. Он не искал и не ждал здесь дома. Так же как давно не искал его и в своем мире. Дом остался далеко в прошлом. Там, на давно сгоревшей серебряной Энтерпрайз.
И сейчас Споку было как никогда легко принять вулканское kaiidh. Ему действительно было это… безразлично. Вот только звезды… Звезды звали.
Звезды звали домой.
Продолжение следует.
P. S. Автор является убежденным сторонником хеппи-эндов)
В честь дня рождения нашего дорогого Уильяма (и самого капитана тоже) я насмотрелась прекрасных фотографий Шатнера с лошадьми, как новичку в фендоме мне все еще в новинку (логично) - и вот мой мозг представил Энтерпрайз лошадью
Ничто так не украшает мир, как возможность дорисовать его в своем воображении (с)
Название: Бессмертные Автор:Aleteya_ Фандом: Звёздный путь (ТОС) Категория: дружба, стихи Размер: мини Рейтинг: G Персонажи: Джеймс Т. Кирк, Спок - и вообще все капитаны ЗФ Описание: Капитаны уходят - к звёздам... Примечание: Посвящается Катть и kate1521 - за лучшие русскоязычные фики по Треку, которые мне приходилось читать)) Дисклеймер: Ни на чьи права не претендую.
читать дальшеСквозь небесные океаны, Где последний лежит предел Проложили путь капитаны Галактических каравелл.
Умирать на земле непросто Тем, кто жить привык над Землёй. Капитаны уходят - к звёздам В свой последний лихой полёт.
Капитаны уходят в небо, Не пятная в пыли знамён, Оставляя нам быль и небыль Легендарных своих имён.
Юмор, логика и отвага (И, конечно же, здравый смысл) Не сдавали в бою ни шага Ледяной космической тьмы.
Заключали навек союзы - И неважно - катры, души - Зная точно, что эти узы Даже смерти не сокрушить
Рука об руку - через время На бескрайнем звёздном пути. Долг и честь - непростое бремя, Только сильным его нести.
И шагали бесстрашно - к цели, На опасные рубежи, Друг за друга платили цену - Пост, карьеру, коль надо - жизнь.
И такие высоты брали, Что иным вовек не пройти. Только дружбе не изменяли - Высочайшей из директив.
И земле удержать непросто Тех, кто дом обрёл над Землёй. Капитаны уходят - к звёздам, Начиная новый полёт.
Рука об руку - к новым встречам Сквозь небесные рубежи Капитаны уходят в вечность, Капитаны уходят - в жизнь.
...Сквозь небесные океаны, Где последний лежит предел, В звёздный путь идут капитаны Галактических каравелл.
Все началось не со зла с того, что один товарищ решил отправить Луизу из Zero no Tsukaima в Doom. Потом другой товарищ решил, что будет забавно описать, как она вернется в свой мир, пообтрепавшись на Марсе и в Аду, а остальные товарищи решили, что будет еще забавнее написать про возвращение Луизы из всяких разных вселенных... Но это все присказака, а сказка вот:
...Это, без сомнения, была Луиза -- но насколько же изменившаяся! Высокие черные сапоги, короткое бирюзовое платье, отделанное золотом на рукавах -- длину и покрой Осман мгновенно оценил и одобрил -- платью было. что облегать, небольшая черная сумка через плечо, странный, похожий на ракушку, предмет в чехле на поясе, на другом боку - волшебная палочка в кобуре на манер пистолетной... -- Кхм! -- Кольбер извлек платок и аккуратно промокнул лысину, -- Мисс Вальер... Луиза посмотрела на него непонимающим взглядом, осмотрелась по сторонам, схватила сумку и принялась разглядывать что-то в прятавшемся в ней артефакте -- и расплылась в широченной улыбке. -- Ну надо же! -- заявила она. -- Я и правда дома! Здравствуйте, ректор, профессор... Кирхе! Табита! Да вы же совсем не изменились! -- За три дня? -- фыркнула рыжая. -- Но меня же не было два года! -- улыбка сменилась гримаской недоумения, Луиза снова закопалась в свой артефакт, а затем выдернула из чехла "ракушку", открыла ее, поднесла к уху и заговорила на каком-то диалекте альбионского -- Осман из ее быстрой речи выхватывал только отдельные слова. Что-то про смещение, время, векторы и потоки... -- Мисс Вальер, -- спросил он, когда девушка замолчала, -- скажите, пожалуйста, где же вы провели эти два года? Кажется, они были весьма насыщенными... -- Путешествовала и училась, -- Луиза снова улыбнулась, -- ну, еще нам пару раз пришлось причинять добро и наносить справедливость... Ректор. вы меня, конечно, простите, но я сейчас отбываю -- надо отчитаться, а потом спустятся капитан и первый помощник -- раз уж мы опять Первую Директиву нарушили, надо хоть формальности соблюдать... Но я вернусь! Может, даже еще сегодня. только не насовсем -- я же еще кадет. -- Кхм! -- снова высказался Кольбер, пройдясь платком по лысине но ничего не добавил. -- Ну вот и отлично! -- воскликнула Луиза, снова подняла к лицу "ракушку" и крикнула: -- Поднимай, Скотти! И исчезла в мерцании золотых искр.