"Хэнк Моуди мне свидетель!" (цы)
Название: Дитя Калеиды (глава 6)
Автор: .busine
Всетерпеливая бета: Нари
Фэндом: Star Trek: TOS
Рейтинг: G
Пейринг: Кирк/второстепенный персонаж
Отказ: всех и вся взяла поиграться исключительно удовольствия ради
Размер: Макси, не закончен
Жанр: частично челлендж и кроссовер с Киром Булычёвым
Герои: команда Энтерпрайз, Мэри-Сью (и я тут посываю голову пеплом)
От автора: "Всё обломалось в доме Смешанских" (с). Но тем не менее, она была написана.
В предыдущих главах
Глава 6.Вернувшись в каюту, Нина первым делом стянула с себя форму и устремилась к зеркалу. С интересом разглядывая тёмно-розовые шрамы от ромуланской плети, она прислушивалась к своим ощущениям. Ещё ни разу чужие слова так не ранили её.
«Ты мне отомстила», – шипел голос Сервия у неё в ушах.
Неужели она способна была отомстить за это? И кому – ему? По сути, и курсанты, и Сервий выполняли приказ. И потом, она только один раз почувствовала, что кто-то из них получает удовольствие от этого. Разве стоило за это мстить? Нина поймала себя на том, что до сих пор не понимает всех взаимоотношений Большого Мира, как называли калеидцы то, что не относилось к их родной планете.
Но сильнее всего Нину поразил стыд, который она прочла в душе ромуланца. Неужели, думала она, за свои поступки может быть так стыдно, что хочется умереть? На Калеиде не было даже такого понятия, как самоубийство. И вот Нина увидела своими глазами чужое стремление перестать существовать. Нина любила жить, она получала удовольствие от самого процесса жизни – ей нравилось дышать, ощущать запахи, вкусы, звуки. Нравилось любить, узнавать людей, заботиться о живых существах. Было совершенно поразительно, что кто-то, находясь в здравом уме, может отказаться от всего этого. Воля существа, которое, не имея ни единого орудия для самоубийства, могло порвать себя в клочья голыми руками из чувства стыда, ужасала Нину. Подобная ментальность была противна ей, но сила духа вызывала невольное восхищение.
«Интересно, каково ему теперь остаться один на один со смертельным стыдом?» – невольно подумала Нина.
И подумала совершенно зря. По-калеидиански представив в красках, как ромуланец теперь лежит в одиночестве в лазарете, прикованный по рукам и ногам к койке, без малейшего сочувствия со стороны доктора, в пылу назвавшего его «гадом», Нина испытала приступ острой жалости. Руки к этому времени уже снова натянули на нее форму, а ноги несли Нину в известном направлении.
За время её отсутствия кто-то перевёл освещение лазарета в ночной режим, и теперь полутьма скрадывала его пустоту. Койка Сервия была отгорожена ширмой. Заглянув за неё, Нина нашла ромуланца бодрствующим, но никак не отреагировавшим на её появление. Даже при тусклом свете ночной лампы было видно, что, хотя он лежал в кристально чистом белье, никто не удосужился смыть подсохшую кровь с его лица и рук. Нина отогнула покрывало и проверила шов на животе – чистыми были ровно три дюйма вокруг шва, как в учебнике по полевой медицине. Очевидно, ромуланец был настолько неприятен Кристине, что она была не способна на большее.
Вооружившись внушительной пачкой медицинских салфеток, Нина осторожно коснулась одной из них лица ромуланца. Это был всё тот же труд любви и заботы, хотя даже ртутная водоросль с большей благодарностью принимала их.
Сорок три минуты спустя с мытьём было покончено. Пленник всё ещё никак не отреагировал на Нину и по-прежнему был совершенно нечитаем. Оставалось только догадываться, что творилось у него на душе. Удостоверившись, что все показатели в норме, Нина тихонько направилась к выходу.
Остаток вечера пришлось коротать за чтением анкет потенциальных новокалеидцев.
Первым, что заметила Нина проснувшись, было отсутствие андроида. Встревожившись не на шутку, она вдвое быстрее обычного собралась и отправилась в виварий, где видела его в последний раз.
В биолаборатории её ждала чудная картина: посередине стола, на котором обычно проводились опыты, возвышалась доска трёхмерных шахмат, за которой сидели Кенни и андроид. Сложно было сказать, кто из них выигрывал, а кто проигрывал, потому что оба олицетворяли собой безмятежность, непостижимую для организмов, способных к выработке адреналина.
– Доброе утро, Нина, – хором поприветствовали её игроки.
– Доброе, – ответила она растерянно.
– Мы уже привели в порядок всё, кроме живых существ, – гордо отрапортовал Доминик.
– Спасибо, а зачем?
– Видите ли, говорят, Нина, что у вас вчера был тяжёлый день, вот мы и решили немного облегчить ваши хлопоты. Если, конечно, это вас не задело, – затараторил Доминик.
Оставалось только догадываться, где андроид и инопланетянка за ночь нахватались свежих сплетен.
– Нет, Доминик, я в порядке. Не стоило беспокойства.
Справившись с трудом любви и заботы раньше обычного, Нина пристроилась поближе к шахматной доске, чтобы понаблюдать за игрой Доминика и Кенни. Логика Д-1 была безупречна. Однако Кенни отставала всего на две партии. Было странно наблюдать за поединком двух столь бесстрастных существ.
Впрочем, начальство тоже явилось раньше обычного и несколько не налегке.
– Мисс Грин, вот карточки исследований Кенни, – добавил Спок к обычному приветствию. – Их нужно обработать и добавить к рапорту по данному вопросу. И сделать это как можно более оперативно, – добавил он уже вполголоса, – потому что к началу мирных переговоров вопрос об отбытии Кенни с «Энтерпрайз» должен быть решён.
– Да, я понимаю, – не без некоторой досады согласилась Нина.
– Что здесь происходит? – обратился он к Д-1 и Кенни.
– Здесь происходит игра в шахматы, если позволите, офицер Спок, – лаконично отрапортовал Доминик.
Спок с интересом уставился на доску и несколько секунд молчал, прежде чем сказать своё «Поразительно!». Потом, ещё немного помолчав, добавил:
– Будет логично, если вы освободите лабораторию, чтобы не мешать мисс Грин работать, и переместитесь в другое место. Займите кают-компанию на третьей палубе, там есть несколько досок.
Исполнительный и вполне освоившийся на звездолёте Доминик моментально приступил к поручению, прихватив с собой приятельницу. На прощание Кенни наградила Нину и Спока настолько обаятельной улыбкой, что оригинал не узнал свою копию.
– Говорят, вчера в лазарете вышел инцидент, – моментально перешёл к делу, ради которого были удалены лишние уши, Спок.
Нина почувствовала, что густо краснеет при воспоминании о последствиях инцидента.
– Так точно, сэр. Пленный попытался покончить с собой.
– Но я говорю о несколько ином инциденте. И вы это прекрасно понимаете. Это было весьма неожиданно и обеспокоило некоторых ваших коллег. Доктор Маккой попросил меня загрузить вас работой в лаборатории и сообщить вам, что вы освобождаетесь от дежурств, пока не покончите с рапортом.
Лицо Нины пылало.
– Он попросил вас об этом вчера или сегодня? – задала она ключевой вопрос.
– Сегодня. Если быть точным, в десять часов и три минуты по бортовому времени.
Всё сходилось. В восемь утра Маккой пришёл на дежурство, увидел значительно посвежевшего Сервия и после двух часов размышлений, видимо, решил не испытывать на прочность калеидианское человеколюбие.
– Я немедленно приступлю к составлению рапорта, – ответила Нина.
– Всё это внушает мне опасения, – резюмировал Спок прежде, чем выйти.
Вдаваться в возможности вулканской проницательности, подкреплённой крайней внимательностью к деталям и легендарной логикой, Нине не хотелось. Единственное, на что оставалось надеяться, что вулканское любопытство не распространялось на внутренние переживания младшего офицерского состава.
Как оказалось, данные по Кенни были настолько поразительными, что могли отвлечь даже от глубоких моральных дилемм и самокопания. Показатели стойкости относительно волновых полей из списка самых распространённых превышали те же данные по волновому кокону до трансформации в семь-десять раз. А по стойкости к фазерному лучу даже в десять целых и сорок одну сотую раза. На Ригеле-шестнадцать пара тысяч волновых коконов сделали бы плантации неуязвимыми. Разумнее всего было срочно направить Кенни распадаться на Ригель-шестнадцать.
С другой стороны, Кенни была уникальна и представляла большую ценность для науки. Дать потомство могли и другие, а она (не без гордости подумала Нина) всё же совершила самую сложную трансформацию среди представителей своего вида.
В конце концов, Нина, несмотря на слегка уязвлённое самолюбие, не могла представить разрушение столь прекрасного и самоценного существа, как Кенни. Инопланетянка вызывала безотчётное желание защищать, охранять её. Разве что вулканец был способен составить рапорт об её направлении на планету, пригодную для размножения.
Нина вдруг поняла, что нашла блестящий выход. Покончив с размышлениями, она начала энергично надиктовывать рапорт бортовому компьютеру.
Заключение из рапорта младшего офицера по науке Грин:
«1. Следует признать инопланетное существо с планеты Блок-44 (М), именующее себя Кенни, уникальным и представляющим ценность для науки Федерации.
2. Поскольку в полномочия научного отдела звездолёта «Энтерпрайз» не входят фундаментальные исследования и научная база не обладает необходимыми персоналом и оборудованием, рекомендуется определить существо в вулканскую Академию наук для дальнейшего исследования».
Это было самое короткое заключение, когда-либо написанное Ниной. Также это был первый раз, когда она использовала свои служебные полномочия, чтобы снять с себя ответственность за происходящее. И, тем не менее, всё это было абсолютно логично. Нина отправила рапорт на согласование и отправилась в кают-компанию на третьей палубе, чтобы посмотреть, как обстоят дела у Доминика и Кенни.
Регулярная смена уже подошла к концу, и в кают-компании было полным-полно народу. На большом столе стояла всего одна шахматная доска, и все столпились вокруг играющих так тесно, что не было видно, кто же ведет партию. Нина присоединилась к смотрящим и обнаружила, что в поединке сошлись Доминик и её начальник. Оба сидели ровно и сосредоточенно наблюдали за действиями противника. Эта картина могла бы быть названной олицетворением бесстрастности, если бы андроид не постукивал тихонечко указательным пальцем по столу. Нина с удивлением подумала, что Сьюзен Кэлвин на славу постаралась с идентичностью поведения Д-1 человеческому.
Посмотреть на необычную схватку пришли многие старшие офицеры, и среди прочих Дессаль со скептической миной на лице, Скотт, Маккой, очевидно, искавший новый повод для шуток над вулканцем, и даже капитан Кирк. Нина отметила, что последний следит вовсе не за игрой, а за Кенни, стоявшей прямо за спиной у Доминика и подбадривавшей его. Волосы капитана были уложены чуть тщательнее обычного, а взгляд был мечтательным. При виде этого явления Нина сразу вспомнила несколько рассказанных Кристиной в отсутствие Маккоя историй, которые она приняла за корабельные байки. Но, как выяснилось, земная поговорка «в каждой шутке есть доля шутки» могла быть чуть более верной, чем она считала до сих пор.
Кто-то оторвал Нину от размышлений, вытянув за локоть из круга.
– Здравствуйте, очаровательная жадина! – задорно подмигнул ей вместо протокольного приветствия Скотт.
– Приветствую, мистер Скотт, – как можно более неформально ответила Нина.
– Как же это понимать? Прячете от нас такого умного парня! Вы же помните, как у нас не хватает кадров!
– Да, помню! – не могла не развеселиться Нина.
– На вас я уже и не надеюсь, но парня-то зачем прячете? Это не по-товарищески, а?
– Скотт, это же андроид, а не парень… – понизила голос Нина.
– А по мне, что парень, что робот, лишь бы голова была толковая, – в тон ей зашептал Скотт. – И я обижусь на вас на всю оставшуюся жизнь, если завтра он не придёт на экскурсию к нам, в машинное! – с проникновенной миной резюмировал он.
На сердце сразу потеплело. Нине захотелось с радостными восклицаниями расцеловать главного инженера, но пришлось лишь улыбнуться и пообещать передать приглашение.
На двадцать пятой минуте наблюдения за партией Спок–Доминик Нина поняла, что, во-первых, неизвестно, сколько она продлится, во-вторых, она не настолько любит шахматы, и в-третьих, что она устала от напряжённой атмосферы, окружавшей столь серьёзную схватку. Впрочем, незаметно улизнуть из кают-компании было несложно, ведь Споку только что, наконец, удалось лишить Доминика ладьи.
Как назло, радостный путь в каюту, к анкетам будущих поселенцев, лежал мимо лазарета. И хотя дежурство уже закончилось (а может быть, именно поэтому?), Нина не смогла не зайти внутрь.
Так же, как и вчера, ромуланец лежал за ширмой и не подавал поводов думать, что заметил гостью. Поскольку в уходе он больше не нуждался, Нина просто молча присела рядом. Если бы в этот момент кто-то спросил бы её, зачем она это сделала, Нина, безусловно, нашла бы этому обоснование в духе психологической поддержки замкнутым больным, не забыв упомянуть о том, что создание психологического дискомфорта тоже может являться необходимым для больного видом общения. Однако, на самом же деле, в данный момент она сама ощущала эту потребность.
Нина не смотрела на часы, но прошло достаточно много минут, прежде чем ромуланец заговорил.
– Ты что, больная? – прозвучал резонный вопрос.
Сервий смотрел на Нину с несколько брезгливым, но всё же интересом.
– Что-что? – удивлённо переспросила она.
– Я говорю, что у тебя с головой не всё в порядке.
– С чего бы вдруг?! – встрепенулась Нина.
– Опять притащилась сюда унижаться передо мной, да? Я вчера думал, что ты пришла меня убить, а ты давай ухаживать за мной, даже медсестра побрезговала. Ты точно больная. Мои ребята тебе, наверное, вышибли последний ум, – авторитетно констатировал Сервий.
– Всё у меня в порядке с умом, – обиженно возразила Нина, – Я, между прочим, космобиолог! А сюда я пришла… Ну просто… просто потому, что мне жалко вас, ведь вы тут один и о вас никто не заботится.
– Не нужна мне твоя жалость! – резко дёрнувшись, гаркнул ромуланец.
Нина инстинктивно отскочила в сторону, но ремни, сдерживавшие его, выдержали.
– Больная здесь точно не я, – пробормотала Нина.
«Ну и не надо, ну и пожалуйста!» – думала она по пути в каюту.
На следующий день окрепшего пленника перевели обратно в карцер.
Потекли обычные, непримечательные дни. Нина наконец-то обрела душевное равновесие и отправила в Бюро Колонизации список из двадцати человек, которым суждено было стать новокалеидцами. Доминик, наконец, нашёл себе занятие по душе и осел в машинном отделении, изредка наведываясь в космовиварий. Очевидно, так андроид давал понять, что помнит, к кому на самом деле он приписан. Кенни отвели персональную каюту, и теперь она кротко ожидала там остановки, чтобы сойти на Вулкане.
Жизнь забилась в привычном ритме, соразмерном законам гармонии и движению космических тел.
До высадки на Вулкане оставалась неделя, когда беспокойство нагрянуло оттуда, откуда не ждали.
Нина предавалась медитации под тихие трели вестерианского соловья, когда послышался тихий стук в дверь.
Нина впустила в каюту безупречный эфир, источающий опаловое свечение. Кенни вошла, как ни в чем не бывало. «Ведь это для меня она непривычна, а для Кенни тут всё знакомое, можно сказать», – сообразила Нина.
Кенни больше не казалась безмятежной. В выражении её прекрасного лица сквозила озабоченность, хотя она не хмурилась, не морщила лоб и по-прежнему улыбалась.
– Нина, мне нужно поговорить с вами. Вы не уделите мне несколько минут? – учтиво поинтересовалась она.
– Конечно, всё, что хотите, – ласково ответила Нина, вновь поддаваясь обаянию инопланетянки.
Кенни взяла минутную паузу. Несмотря на внешнее спокойствие, она казалась весьма озабоченной: по опалово-белому телу то и дело пробегали тёмно-фиолетовые сполохи. Всё это очень, очень не понравилось Нине. Когда гостья наконец заговорила, голос её не был по-прежнему безупречно-безмятежным.
– Мне кажется, Нина, у меня проблемы.
– Это очевидно, – бестактно ляпнула Нина в ответ.
– Всё дело в том, что мне кажется, насколько я могла это понять… – Кенни задумчиво закусила губу, точь-в-точь, как сама Нина. – Капитан оказывает мне знаки внимания.
Меньше всего на свете Нине хотелось быть поверенной в отношениях антропоморфной волновой формы жизни и капитана «Энтерпрайз». Во-первых, насколько ей было известно, лишь немногие капитаны звездолётов имели успешный опыт долговременных отношений. Во-вторых, Нина весьма смутно догадывалась о том, как волновая форма жизни могла бы вступить в любовные отношения с человеком. И, в-третьих, насколько Нина знала Кенни, та навряд ли могла ответить на подобные чувства взаимностью. Масштабы энтропии в состоянии эмоциональной жизни экипажа корабля при таком раскладе вовсе не радовали. В свете же предстоящих мирных переговоров с ромуланцами ситуация складывалась крайне неблагоприятным образом.
– Ты в этом уверена? – с надеждой спросила Нина.
Кенни только характерно пожала плечами.
– Капитан Кирк спрашивал меня о моих планах, и точно ли я не хочу остаться на «Энтерпрайз», и понимаю ли я всю свою уникальность, и ещё что-то вроде «ведь жизнь полна удивительных вещей, таких, как отношения между мужчиной и женщиной, например»…
Нина вспомнила излишне аккуратный облик капитана в последние дни и тяжело вздохнула.
– Да, он явно на тебя запал. И что ты думаешь с этим делать?
Кенни пару раз удивлённо моргнула, с сомнением глядя на Нину.
– Я планирую отправиться на Вулкан, и после того, как с изучением будет покончено, дать жизнь тысячам других существ. Разве может быть что-либо иное!
– В этом всё и дело, ведь капитан думает, что может. Ты сказала ему о своих планах?
– Да.
– А он?
– Сначала он долго молчал. Потом он ударил стол и вышел. Мне кажется, он был недоволен.
– Скорее, был в бешенстве, – перевела Нина на среднечеловеческий. – И что ты хочешь от меня? Чем я могу помочь тебе в этой ситуации?
– Я хотела удостовериться в истинности своих подозрений, – спокойно ответила Кенни. – Кроме того, я рассчитывала, что ты можешь знать, как мне себя вести, чтобы больше не огорчать Кирка.
– А как ты можешь его не огорчать?! – воскликнула Нина. – Ты высадишься на Вулкане, чтобы потом развоплотиться на Ригеле-шестнадцать, а он полетит дальше, так и не получив своего – какие тут могут быть варианты?
Нина наконец погрузилась в отчаяние с головой.
– Если ты, конечно, не хочешь по-быстрому завести с ним роман, – подумав, добавила она.
– Не думаю, что у меня это получилось бы.
– Вот видишь – ситуация безвыходная, – констатировала Нина. – Всё, чем я могу тебе помочь, – это оставить у себя, пока мы не прибудем на Вулкан.
Перспектива нераздельного сосуществования со своей улучшенной копией удручала Нину ещё и потому, что она была более чем уверена, что у Кирка будут на этот счёт возражения.
«Тяжёлая неделя» – это слишком обезличенное и нейтральное выражение для тех дней, которые предшествовали высадке Кенни на Вулкане. Три дня Кенни была тенью Нины, сопровождая её везде: в виварии, в лаборатории, в столовой, в лазарете и даже в кают-компании. Сначала никто не заметил в этом ничего необычного. К концу второго дня Кристина обмолвилась при них обеих, что «кажется, понимает их осадное маневрирование». Утро третьего дня ознаменовалось безмолвным поднятием обеих (!) бровей офицера Спока, причём вид у того был крайне одобрительный, насколько могла судить Нина, исходя их своих наблюдений за начальником. На четвёртый день капитан не выдержал и вызвал Нину на открытый разговор в до боли известном ей малом конференц-зале.
Нина робко шагнула внутрь. Кирк стоял спиной ко входу. Окинув его калеидианским взором, Нина почувствовала на себе негодование мужчины, который не получил того, что привык получать с лёгкостью. Но отступать было некуда. «В конце концов, всю эту кашу заварила я сама», – с горечью подумала она.
– А, мисс Грин, наконец-то, – мрачно поприветствовал её капитан.
– Старшина Грин прибыла по вашему приказанию! – кротко отрапортовала Нина.
– Как поживаете, Грин?
Кирк сверлил её неприятным, злым взглядом.
– Прохожу службу в штатном режиме, без происшествий и замечаний. Офицер Спок и доктор Маккой могут это подтвердить, капитан.
Нина почувствовала, как покрывается мурашками с головы до пят.
– Неужели? – ядовито переспросил Кирк. – А мне говорили, в последние дни вы особенно привязаны к нашей гостье. Не потрудитесь ли объяснить, в чём дело? Это необходимо для работы? Вы ведёте какое-то исследование?
Ситуация была чрезмерно противоречивой для Нины – она понимала, что речь идёт вовсе не о служебном разговоре. Что капитан хочет спросить у неё вовсе не это и злится. Злится потому, что сам знает невозможность своих притязаний, чувствует неловкость разговора, правоту Нины и разочарование в Кенни. Нина не могла больше делать вид, что речь идёт всего лишь о работе.
И она не сдержалась.
– Нет никакого исследования, и вам это прекрасно известно, капитан. Кенни рассказала мне всё. Она попросила у меня защиты. Мне правда очень жаль, но она совершенно не способна ответить вам взаимностью, – на этих словах Нина мысленно съёжилась до размеров аммиачной водоросли. – Я не могла ей отказать. Конечно, капитан Кирк, это я одна во всём виновата, и что взяла Кенни на борт, и что она трансформировалась – но разве я знала, что всё так выйдет? Вы меня за это ненавидите, я же чувствую, и я прошу у вас за это прощения. Но вы сильный духом человек, я уверена, что вы с этим справитесь.
Было похоже, что Кирк не рассчитывал на подобного рода откровенность.
– Она сама говорила с вами, Девять?
– Да, говорила. Она была озадачена и немного напугана, но не сомневалась в своём выборе. Мне правда очень жаль.
– Так значит, Вулкан и развоплощение, – пробормотал Кирк себе под нос.
– Боюсь, что так.
– И не может быть, чтобы она передумала?
Эгоизм, читавшийся в этом вопросе, заставил Нину ещё раз испытать выдержку Кирка.
– Ради чего ей изменять себе? Простите мне мою откровенность, капитан, но при всём сочувствии к вам, я должна сказать, раз уж вы сами вызвали меня для разговора. Допустим, Кенни осталась бы на корабле – что вы смогли бы ей дать? Какое будущее было бы у ваших отношений? При всей своей антропоморфности, Кенни – не женщина, и дело здесь не в физиологии. У неё другая жизненная программа, иная цель существования. Развоплощение – это и есть её «долго и счастливо», вы хотели бы её этого лишить?
В конференц-зале повисло долгое, тягостное молчание. Были слышны шаги и голоса в коридоре, мерный гул вентиляции…
– Вы можете идти, старшина Грин. И передайте Кенни, что она может больше не прятаться за вашей юбкой, – безразличным тоном отчеканил капитан.
«Мне очень, очень жаль», – повторила Нина, но на этот раз про себя.
Оставшаяся пара суток прошла «без замечаний и происшествий». Кенни безмятежно ожидала высадки в своей каюте, коротая время за шахматными партиями с Домиником и пару раз – со Споком. Капитан, как было должно, исполнял свои обязанности и ничем не беспокоил ни гостью, ни незадачливого бортового биолога, заварившего эту кашу. Все решили, что он мрачен более обычного из-за предстоящей мирной миссии. Нина сполна предавалась раскаянию и сожалению, вид имела скорбный и почти не появлялась ни в столовой, ни в кают-компании. Каждому на корабле было ясно, что она очень грустит из-за предстоящего расставания с Кенни.
Все вздохнули с большим облегчением, когда в иллюминаторе показался огромный, жарко-песчаный, коричнево-рыжий Вулкан.
Автор: .busine
Всетерпеливая бета: Нари
Фэндом: Star Trek: TOS
Рейтинг: G
Пейринг: Кирк/второстепенный персонаж
Отказ: всех и вся взяла поиграться исключительно удовольствия ради
Размер: Макси, не закончен
Жанр: частично челлендж и кроссовер с Киром Булычёвым
Герои: команда Энтерпрайз, Мэри-Сью (и я тут посываю голову пеплом)
От автора: "Всё обломалось в доме Смешанских" (с). Но тем не менее, она была написана.
В предыдущих главах
Глава 6.Вернувшись в каюту, Нина первым делом стянула с себя форму и устремилась к зеркалу. С интересом разглядывая тёмно-розовые шрамы от ромуланской плети, она прислушивалась к своим ощущениям. Ещё ни разу чужие слова так не ранили её.
«Ты мне отомстила», – шипел голос Сервия у неё в ушах.
Неужели она способна была отомстить за это? И кому – ему? По сути, и курсанты, и Сервий выполняли приказ. И потом, она только один раз почувствовала, что кто-то из них получает удовольствие от этого. Разве стоило за это мстить? Нина поймала себя на том, что до сих пор не понимает всех взаимоотношений Большого Мира, как называли калеидцы то, что не относилось к их родной планете.
Но сильнее всего Нину поразил стыд, который она прочла в душе ромуланца. Неужели, думала она, за свои поступки может быть так стыдно, что хочется умереть? На Калеиде не было даже такого понятия, как самоубийство. И вот Нина увидела своими глазами чужое стремление перестать существовать. Нина любила жить, она получала удовольствие от самого процесса жизни – ей нравилось дышать, ощущать запахи, вкусы, звуки. Нравилось любить, узнавать людей, заботиться о живых существах. Было совершенно поразительно, что кто-то, находясь в здравом уме, может отказаться от всего этого. Воля существа, которое, не имея ни единого орудия для самоубийства, могло порвать себя в клочья голыми руками из чувства стыда, ужасала Нину. Подобная ментальность была противна ей, но сила духа вызывала невольное восхищение.
«Интересно, каково ему теперь остаться один на один со смертельным стыдом?» – невольно подумала Нина.
И подумала совершенно зря. По-калеидиански представив в красках, как ромуланец теперь лежит в одиночестве в лазарете, прикованный по рукам и ногам к койке, без малейшего сочувствия со стороны доктора, в пылу назвавшего его «гадом», Нина испытала приступ острой жалости. Руки к этому времени уже снова натянули на нее форму, а ноги несли Нину в известном направлении.
За время её отсутствия кто-то перевёл освещение лазарета в ночной режим, и теперь полутьма скрадывала его пустоту. Койка Сервия была отгорожена ширмой. Заглянув за неё, Нина нашла ромуланца бодрствующим, но никак не отреагировавшим на её появление. Даже при тусклом свете ночной лампы было видно, что, хотя он лежал в кристально чистом белье, никто не удосужился смыть подсохшую кровь с его лица и рук. Нина отогнула покрывало и проверила шов на животе – чистыми были ровно три дюйма вокруг шва, как в учебнике по полевой медицине. Очевидно, ромуланец был настолько неприятен Кристине, что она была не способна на большее.
Вооружившись внушительной пачкой медицинских салфеток, Нина осторожно коснулась одной из них лица ромуланца. Это был всё тот же труд любви и заботы, хотя даже ртутная водоросль с большей благодарностью принимала их.
Сорок три минуты спустя с мытьём было покончено. Пленник всё ещё никак не отреагировал на Нину и по-прежнему был совершенно нечитаем. Оставалось только догадываться, что творилось у него на душе. Удостоверившись, что все показатели в норме, Нина тихонько направилась к выходу.
Остаток вечера пришлось коротать за чтением анкет потенциальных новокалеидцев.
Первым, что заметила Нина проснувшись, было отсутствие андроида. Встревожившись не на шутку, она вдвое быстрее обычного собралась и отправилась в виварий, где видела его в последний раз.
В биолаборатории её ждала чудная картина: посередине стола, на котором обычно проводились опыты, возвышалась доска трёхмерных шахмат, за которой сидели Кенни и андроид. Сложно было сказать, кто из них выигрывал, а кто проигрывал, потому что оба олицетворяли собой безмятежность, непостижимую для организмов, способных к выработке адреналина.
– Доброе утро, Нина, – хором поприветствовали её игроки.
– Доброе, – ответила она растерянно.
– Мы уже привели в порядок всё, кроме живых существ, – гордо отрапортовал Доминик.
– Спасибо, а зачем?
– Видите ли, говорят, Нина, что у вас вчера был тяжёлый день, вот мы и решили немного облегчить ваши хлопоты. Если, конечно, это вас не задело, – затараторил Доминик.
Оставалось только догадываться, где андроид и инопланетянка за ночь нахватались свежих сплетен.
– Нет, Доминик, я в порядке. Не стоило беспокойства.
Справившись с трудом любви и заботы раньше обычного, Нина пристроилась поближе к шахматной доске, чтобы понаблюдать за игрой Доминика и Кенни. Логика Д-1 была безупречна. Однако Кенни отставала всего на две партии. Было странно наблюдать за поединком двух столь бесстрастных существ.
Впрочем, начальство тоже явилось раньше обычного и несколько не налегке.
– Мисс Грин, вот карточки исследований Кенни, – добавил Спок к обычному приветствию. – Их нужно обработать и добавить к рапорту по данному вопросу. И сделать это как можно более оперативно, – добавил он уже вполголоса, – потому что к началу мирных переговоров вопрос об отбытии Кенни с «Энтерпрайз» должен быть решён.
– Да, я понимаю, – не без некоторой досады согласилась Нина.
– Что здесь происходит? – обратился он к Д-1 и Кенни.
– Здесь происходит игра в шахматы, если позволите, офицер Спок, – лаконично отрапортовал Доминик.
Спок с интересом уставился на доску и несколько секунд молчал, прежде чем сказать своё «Поразительно!». Потом, ещё немного помолчав, добавил:
– Будет логично, если вы освободите лабораторию, чтобы не мешать мисс Грин работать, и переместитесь в другое место. Займите кают-компанию на третьей палубе, там есть несколько досок.
Исполнительный и вполне освоившийся на звездолёте Доминик моментально приступил к поручению, прихватив с собой приятельницу. На прощание Кенни наградила Нину и Спока настолько обаятельной улыбкой, что оригинал не узнал свою копию.
– Говорят, вчера в лазарете вышел инцидент, – моментально перешёл к делу, ради которого были удалены лишние уши, Спок.
Нина почувствовала, что густо краснеет при воспоминании о последствиях инцидента.
– Так точно, сэр. Пленный попытался покончить с собой.
– Но я говорю о несколько ином инциденте. И вы это прекрасно понимаете. Это было весьма неожиданно и обеспокоило некоторых ваших коллег. Доктор Маккой попросил меня загрузить вас работой в лаборатории и сообщить вам, что вы освобождаетесь от дежурств, пока не покончите с рапортом.
Лицо Нины пылало.
– Он попросил вас об этом вчера или сегодня? – задала она ключевой вопрос.
– Сегодня. Если быть точным, в десять часов и три минуты по бортовому времени.
Всё сходилось. В восемь утра Маккой пришёл на дежурство, увидел значительно посвежевшего Сервия и после двух часов размышлений, видимо, решил не испытывать на прочность калеидианское человеколюбие.
– Я немедленно приступлю к составлению рапорта, – ответила Нина.
– Всё это внушает мне опасения, – резюмировал Спок прежде, чем выйти.
Вдаваться в возможности вулканской проницательности, подкреплённой крайней внимательностью к деталям и легендарной логикой, Нине не хотелось. Единственное, на что оставалось надеяться, что вулканское любопытство не распространялось на внутренние переживания младшего офицерского состава.
Как оказалось, данные по Кенни были настолько поразительными, что могли отвлечь даже от глубоких моральных дилемм и самокопания. Показатели стойкости относительно волновых полей из списка самых распространённых превышали те же данные по волновому кокону до трансформации в семь-десять раз. А по стойкости к фазерному лучу даже в десять целых и сорок одну сотую раза. На Ригеле-шестнадцать пара тысяч волновых коконов сделали бы плантации неуязвимыми. Разумнее всего было срочно направить Кенни распадаться на Ригель-шестнадцать.
С другой стороны, Кенни была уникальна и представляла большую ценность для науки. Дать потомство могли и другие, а она (не без гордости подумала Нина) всё же совершила самую сложную трансформацию среди представителей своего вида.
В конце концов, Нина, несмотря на слегка уязвлённое самолюбие, не могла представить разрушение столь прекрасного и самоценного существа, как Кенни. Инопланетянка вызывала безотчётное желание защищать, охранять её. Разве что вулканец был способен составить рапорт об её направлении на планету, пригодную для размножения.
Нина вдруг поняла, что нашла блестящий выход. Покончив с размышлениями, она начала энергично надиктовывать рапорт бортовому компьютеру.
Заключение из рапорта младшего офицера по науке Грин:
«1. Следует признать инопланетное существо с планеты Блок-44 (М), именующее себя Кенни, уникальным и представляющим ценность для науки Федерации.
2. Поскольку в полномочия научного отдела звездолёта «Энтерпрайз» не входят фундаментальные исследования и научная база не обладает необходимыми персоналом и оборудованием, рекомендуется определить существо в вулканскую Академию наук для дальнейшего исследования».
Это было самое короткое заключение, когда-либо написанное Ниной. Также это был первый раз, когда она использовала свои служебные полномочия, чтобы снять с себя ответственность за происходящее. И, тем не менее, всё это было абсолютно логично. Нина отправила рапорт на согласование и отправилась в кают-компанию на третьей палубе, чтобы посмотреть, как обстоят дела у Доминика и Кенни.
Регулярная смена уже подошла к концу, и в кают-компании было полным-полно народу. На большом столе стояла всего одна шахматная доска, и все столпились вокруг играющих так тесно, что не было видно, кто же ведет партию. Нина присоединилась к смотрящим и обнаружила, что в поединке сошлись Доминик и её начальник. Оба сидели ровно и сосредоточенно наблюдали за действиями противника. Эта картина могла бы быть названной олицетворением бесстрастности, если бы андроид не постукивал тихонечко указательным пальцем по столу. Нина с удивлением подумала, что Сьюзен Кэлвин на славу постаралась с идентичностью поведения Д-1 человеческому.
Посмотреть на необычную схватку пришли многие старшие офицеры, и среди прочих Дессаль со скептической миной на лице, Скотт, Маккой, очевидно, искавший новый повод для шуток над вулканцем, и даже капитан Кирк. Нина отметила, что последний следит вовсе не за игрой, а за Кенни, стоявшей прямо за спиной у Доминика и подбадривавшей его. Волосы капитана были уложены чуть тщательнее обычного, а взгляд был мечтательным. При виде этого явления Нина сразу вспомнила несколько рассказанных Кристиной в отсутствие Маккоя историй, которые она приняла за корабельные байки. Но, как выяснилось, земная поговорка «в каждой шутке есть доля шутки» могла быть чуть более верной, чем она считала до сих пор.
Кто-то оторвал Нину от размышлений, вытянув за локоть из круга.
– Здравствуйте, очаровательная жадина! – задорно подмигнул ей вместо протокольного приветствия Скотт.
– Приветствую, мистер Скотт, – как можно более неформально ответила Нина.
– Как же это понимать? Прячете от нас такого умного парня! Вы же помните, как у нас не хватает кадров!
– Да, помню! – не могла не развеселиться Нина.
– На вас я уже и не надеюсь, но парня-то зачем прячете? Это не по-товарищески, а?
– Скотт, это же андроид, а не парень… – понизила голос Нина.
– А по мне, что парень, что робот, лишь бы голова была толковая, – в тон ей зашептал Скотт. – И я обижусь на вас на всю оставшуюся жизнь, если завтра он не придёт на экскурсию к нам, в машинное! – с проникновенной миной резюмировал он.
На сердце сразу потеплело. Нине захотелось с радостными восклицаниями расцеловать главного инженера, но пришлось лишь улыбнуться и пообещать передать приглашение.
На двадцать пятой минуте наблюдения за партией Спок–Доминик Нина поняла, что, во-первых, неизвестно, сколько она продлится, во-вторых, она не настолько любит шахматы, и в-третьих, что она устала от напряжённой атмосферы, окружавшей столь серьёзную схватку. Впрочем, незаметно улизнуть из кают-компании было несложно, ведь Споку только что, наконец, удалось лишить Доминика ладьи.
Как назло, радостный путь в каюту, к анкетам будущих поселенцев, лежал мимо лазарета. И хотя дежурство уже закончилось (а может быть, именно поэтому?), Нина не смогла не зайти внутрь.
Так же, как и вчера, ромуланец лежал за ширмой и не подавал поводов думать, что заметил гостью. Поскольку в уходе он больше не нуждался, Нина просто молча присела рядом. Если бы в этот момент кто-то спросил бы её, зачем она это сделала, Нина, безусловно, нашла бы этому обоснование в духе психологической поддержки замкнутым больным, не забыв упомянуть о том, что создание психологического дискомфорта тоже может являться необходимым для больного видом общения. Однако, на самом же деле, в данный момент она сама ощущала эту потребность.
Нина не смотрела на часы, но прошло достаточно много минут, прежде чем ромуланец заговорил.
– Ты что, больная? – прозвучал резонный вопрос.
Сервий смотрел на Нину с несколько брезгливым, но всё же интересом.
– Что-что? – удивлённо переспросила она.
– Я говорю, что у тебя с головой не всё в порядке.
– С чего бы вдруг?! – встрепенулась Нина.
– Опять притащилась сюда унижаться передо мной, да? Я вчера думал, что ты пришла меня убить, а ты давай ухаживать за мной, даже медсестра побрезговала. Ты точно больная. Мои ребята тебе, наверное, вышибли последний ум, – авторитетно констатировал Сервий.
– Всё у меня в порядке с умом, – обиженно возразила Нина, – Я, между прочим, космобиолог! А сюда я пришла… Ну просто… просто потому, что мне жалко вас, ведь вы тут один и о вас никто не заботится.
– Не нужна мне твоя жалость! – резко дёрнувшись, гаркнул ромуланец.
Нина инстинктивно отскочила в сторону, но ремни, сдерживавшие его, выдержали.
– Больная здесь точно не я, – пробормотала Нина.
«Ну и не надо, ну и пожалуйста!» – думала она по пути в каюту.
На следующий день окрепшего пленника перевели обратно в карцер.
Потекли обычные, непримечательные дни. Нина наконец-то обрела душевное равновесие и отправила в Бюро Колонизации список из двадцати человек, которым суждено было стать новокалеидцами. Доминик, наконец, нашёл себе занятие по душе и осел в машинном отделении, изредка наведываясь в космовиварий. Очевидно, так андроид давал понять, что помнит, к кому на самом деле он приписан. Кенни отвели персональную каюту, и теперь она кротко ожидала там остановки, чтобы сойти на Вулкане.
Жизнь забилась в привычном ритме, соразмерном законам гармонии и движению космических тел.
До высадки на Вулкане оставалась неделя, когда беспокойство нагрянуло оттуда, откуда не ждали.
Нина предавалась медитации под тихие трели вестерианского соловья, когда послышался тихий стук в дверь.
Нина впустила в каюту безупречный эфир, источающий опаловое свечение. Кенни вошла, как ни в чем не бывало. «Ведь это для меня она непривычна, а для Кенни тут всё знакомое, можно сказать», – сообразила Нина.
Кенни больше не казалась безмятежной. В выражении её прекрасного лица сквозила озабоченность, хотя она не хмурилась, не морщила лоб и по-прежнему улыбалась.
– Нина, мне нужно поговорить с вами. Вы не уделите мне несколько минут? – учтиво поинтересовалась она.
– Конечно, всё, что хотите, – ласково ответила Нина, вновь поддаваясь обаянию инопланетянки.
Кенни взяла минутную паузу. Несмотря на внешнее спокойствие, она казалась весьма озабоченной: по опалово-белому телу то и дело пробегали тёмно-фиолетовые сполохи. Всё это очень, очень не понравилось Нине. Когда гостья наконец заговорила, голос её не был по-прежнему безупречно-безмятежным.
– Мне кажется, Нина, у меня проблемы.
– Это очевидно, – бестактно ляпнула Нина в ответ.
– Всё дело в том, что мне кажется, насколько я могла это понять… – Кенни задумчиво закусила губу, точь-в-точь, как сама Нина. – Капитан оказывает мне знаки внимания.
Меньше всего на свете Нине хотелось быть поверенной в отношениях антропоморфной волновой формы жизни и капитана «Энтерпрайз». Во-первых, насколько ей было известно, лишь немногие капитаны звездолётов имели успешный опыт долговременных отношений. Во-вторых, Нина весьма смутно догадывалась о том, как волновая форма жизни могла бы вступить в любовные отношения с человеком. И, в-третьих, насколько Нина знала Кенни, та навряд ли могла ответить на подобные чувства взаимностью. Масштабы энтропии в состоянии эмоциональной жизни экипажа корабля при таком раскладе вовсе не радовали. В свете же предстоящих мирных переговоров с ромуланцами ситуация складывалась крайне неблагоприятным образом.
– Ты в этом уверена? – с надеждой спросила Нина.
Кенни только характерно пожала плечами.
– Капитан Кирк спрашивал меня о моих планах, и точно ли я не хочу остаться на «Энтерпрайз», и понимаю ли я всю свою уникальность, и ещё что-то вроде «ведь жизнь полна удивительных вещей, таких, как отношения между мужчиной и женщиной, например»…
Нина вспомнила излишне аккуратный облик капитана в последние дни и тяжело вздохнула.
– Да, он явно на тебя запал. И что ты думаешь с этим делать?
Кенни пару раз удивлённо моргнула, с сомнением глядя на Нину.
– Я планирую отправиться на Вулкан, и после того, как с изучением будет покончено, дать жизнь тысячам других существ. Разве может быть что-либо иное!
– В этом всё и дело, ведь капитан думает, что может. Ты сказала ему о своих планах?
– Да.
– А он?
– Сначала он долго молчал. Потом он ударил стол и вышел. Мне кажется, он был недоволен.
– Скорее, был в бешенстве, – перевела Нина на среднечеловеческий. – И что ты хочешь от меня? Чем я могу помочь тебе в этой ситуации?
– Я хотела удостовериться в истинности своих подозрений, – спокойно ответила Кенни. – Кроме того, я рассчитывала, что ты можешь знать, как мне себя вести, чтобы больше не огорчать Кирка.
– А как ты можешь его не огорчать?! – воскликнула Нина. – Ты высадишься на Вулкане, чтобы потом развоплотиться на Ригеле-шестнадцать, а он полетит дальше, так и не получив своего – какие тут могут быть варианты?
Нина наконец погрузилась в отчаяние с головой.
– Если ты, конечно, не хочешь по-быстрому завести с ним роман, – подумав, добавила она.
– Не думаю, что у меня это получилось бы.
– Вот видишь – ситуация безвыходная, – констатировала Нина. – Всё, чем я могу тебе помочь, – это оставить у себя, пока мы не прибудем на Вулкан.
Перспектива нераздельного сосуществования со своей улучшенной копией удручала Нину ещё и потому, что она была более чем уверена, что у Кирка будут на этот счёт возражения.
«Тяжёлая неделя» – это слишком обезличенное и нейтральное выражение для тех дней, которые предшествовали высадке Кенни на Вулкане. Три дня Кенни была тенью Нины, сопровождая её везде: в виварии, в лаборатории, в столовой, в лазарете и даже в кают-компании. Сначала никто не заметил в этом ничего необычного. К концу второго дня Кристина обмолвилась при них обеих, что «кажется, понимает их осадное маневрирование». Утро третьего дня ознаменовалось безмолвным поднятием обеих (!) бровей офицера Спока, причём вид у того был крайне одобрительный, насколько могла судить Нина, исходя их своих наблюдений за начальником. На четвёртый день капитан не выдержал и вызвал Нину на открытый разговор в до боли известном ей малом конференц-зале.
Нина робко шагнула внутрь. Кирк стоял спиной ко входу. Окинув его калеидианским взором, Нина почувствовала на себе негодование мужчины, который не получил того, что привык получать с лёгкостью. Но отступать было некуда. «В конце концов, всю эту кашу заварила я сама», – с горечью подумала она.
– А, мисс Грин, наконец-то, – мрачно поприветствовал её капитан.
– Старшина Грин прибыла по вашему приказанию! – кротко отрапортовала Нина.
– Как поживаете, Грин?
Кирк сверлил её неприятным, злым взглядом.
– Прохожу службу в штатном режиме, без происшествий и замечаний. Офицер Спок и доктор Маккой могут это подтвердить, капитан.
Нина почувствовала, как покрывается мурашками с головы до пят.
– Неужели? – ядовито переспросил Кирк. – А мне говорили, в последние дни вы особенно привязаны к нашей гостье. Не потрудитесь ли объяснить, в чём дело? Это необходимо для работы? Вы ведёте какое-то исследование?
Ситуация была чрезмерно противоречивой для Нины – она понимала, что речь идёт вовсе не о служебном разговоре. Что капитан хочет спросить у неё вовсе не это и злится. Злится потому, что сам знает невозможность своих притязаний, чувствует неловкость разговора, правоту Нины и разочарование в Кенни. Нина не могла больше делать вид, что речь идёт всего лишь о работе.
И она не сдержалась.
– Нет никакого исследования, и вам это прекрасно известно, капитан. Кенни рассказала мне всё. Она попросила у меня защиты. Мне правда очень жаль, но она совершенно не способна ответить вам взаимностью, – на этих словах Нина мысленно съёжилась до размеров аммиачной водоросли. – Я не могла ей отказать. Конечно, капитан Кирк, это я одна во всём виновата, и что взяла Кенни на борт, и что она трансформировалась – но разве я знала, что всё так выйдет? Вы меня за это ненавидите, я же чувствую, и я прошу у вас за это прощения. Но вы сильный духом человек, я уверена, что вы с этим справитесь.
Было похоже, что Кирк не рассчитывал на подобного рода откровенность.
– Она сама говорила с вами, Девять?
– Да, говорила. Она была озадачена и немного напугана, но не сомневалась в своём выборе. Мне правда очень жаль.
– Так значит, Вулкан и развоплощение, – пробормотал Кирк себе под нос.
– Боюсь, что так.
– И не может быть, чтобы она передумала?
Эгоизм, читавшийся в этом вопросе, заставил Нину ещё раз испытать выдержку Кирка.
– Ради чего ей изменять себе? Простите мне мою откровенность, капитан, но при всём сочувствии к вам, я должна сказать, раз уж вы сами вызвали меня для разговора. Допустим, Кенни осталась бы на корабле – что вы смогли бы ей дать? Какое будущее было бы у ваших отношений? При всей своей антропоморфности, Кенни – не женщина, и дело здесь не в физиологии. У неё другая жизненная программа, иная цель существования. Развоплощение – это и есть её «долго и счастливо», вы хотели бы её этого лишить?
В конференц-зале повисло долгое, тягостное молчание. Были слышны шаги и голоса в коридоре, мерный гул вентиляции…
– Вы можете идти, старшина Грин. И передайте Кенни, что она может больше не прятаться за вашей юбкой, – безразличным тоном отчеканил капитан.
«Мне очень, очень жаль», – повторила Нина, но на этот раз про себя.
Оставшаяся пара суток прошла «без замечаний и происшествий». Кенни безмятежно ожидала высадки в своей каюте, коротая время за шахматными партиями с Домиником и пару раз – со Споком. Капитан, как было должно, исполнял свои обязанности и ничем не беспокоил ни гостью, ни незадачливого бортового биолога, заварившего эту кашу. Все решили, что он мрачен более обычного из-за предстоящей мирной миссии. Нина сполна предавалась раскаянию и сожалению, вид имела скорбный и почти не появлялась ни в столовой, ни в кают-компании. Каждому на корабле было ясно, что она очень грустит из-за предстоящего расставания с Кенни.
Все вздохнули с большим облегчением, когда в иллюминаторе показался огромный, жарко-песчаный, коричнево-рыжий Вулкан.
@темы: ТОС. Фики
